— Одерживай! — командует вахтенный помощник капитана.
Масса у судна большая. Если ждать, пока оно придет на курс, и только тогда поставить руль прямо, оно по инерции завалится и дальше, начнет вырываться из рук, как норовистое животное, почуявшее неопытного седока, рыскать.
Судно медленно приходит на курс. Триста сорок градусов, норд-норд-вест. Тот самый, который я принял от своего напарника Ямочкина.
Он стал за руль уверенно. Не пожелал и слушать ничьих советов: «Подумаешь, хитрость, не первый раз на соломенной крыше с трубкой сижу!..» Самоуверенность его и погубила. Он привык к штурвалу на СРТ, где нужна физическая сила, и так резко отводил руль, что не успевал одерживать. Судно рыскало у него на двадцать градусов в ту и другую сторону.
Вахтенный помощник отобрал у него руль и сам привел корабль на курс. Но, изумленный странными эволюциями Ямочкина, в рубку вышел капитан:
— Некогда учиться. Выходим в Ирбенский пролив. Осваиваться будете в океане. Смените его!
Может быть, и меня постигла бы участь Ямочкина, да только его ошибки пошли мне впрок. Сравнительно быстро мне удалось найти тот угол отклонения руля, который уравновешивал силу ветра, норовившего по-своему развернуть судно. Теперь можно и оглядеться.
Море успело перемениться. Чуть колышущаяся морская ширь принялась стягивать с неба розовые облака. По воде, навстречу малиновой заре, побежал ртутный столбик лунной дорожки.
На море, как на лицо любимой, можно смотреть и смотреть без конца. Беспрерывно сменяются ритмы, формы, краски, оттенки, настроения. Как в поэзии, не скованной условностями стихосложения, как в музыке, не имеющей ни конца, ни начала, каждая новая мелодия возникает из предыдущей. И отлетает все мелкое, незначительное. И является то главное, что в каждодневной суете порою лишь смутно брезжит в душе.
Устанешь, спустишься в кубрик, выспишься. Выйдешь на палубу, а море продолжает жить своей жизнью, всегда такое же и всегда новое. И жаль часов, проведенных без него.
Чем больше видишь море, тем сильнее оно захватывает. Иных — на всю жизнь. А если кто и жалуется на томительное однообразие: вода, мол, вода и вода, — так что же, море — зеркало, каждому показывает его самого…
Через час меня сменяет Женя Ильин, которого старпом прислал мне в пару вместо Ямочкина. Я занимаю место впередсмотрящего у иллюминатора. В его обязанности входит докладывать обо всем, что появляется в поле зрения. Но сейчас ведут наблюдение сам капитан и его помощник — третий штурман Володя Шагин, под началом которого нам с Ильиным предстоит вести корабль до самой Америки.
