Владимир не хотел договаривать до конца. Ему было слишком тяжело обличать перед Катей ее же жениха. Но чуткое ухо девушки тотчас уловило какую-то особую нотку в его голосе.
- Что вы этим хотите сказать? Кого вы имеете в виду? - спросила она вспыхнув.
Владимир молчал.
- Чего вы молчите? Вы кого-то имеете в виду.
Так говорите же прямо. Таких вещей нельзя говорить без основания, слышите? - настаивала Катя, волнуясь все более и более.
- Чего же мне говорить? Вы сами догадываетесь, - сказал Владимир, смотря в сторону.
- Павла Александровича, да? - с негодованием вскричача Катя. - И вам это не стыдно! Потому что он других с вами взглядов, что он чиновник, - вы готовы заподозрить его....
- Нет, не потому,- спокойно отвечал Владимир.
- Так почему же? Говорите. Я требую.
- Как вы думаете,- сказал Владимир, смотря ей в лицо, - кому мы обязаны вчерашним визитом? Кто мог знать?..
- Неправда, это неправда: этого не может быть!
Я вам запрещаю, слышите ли, запрещаю повторять эту клевету, проговорила Катя, задыхаясь от гнева.
- Я рад бы ошибиться,- сказан Владимир. - Я был бы счастлив, если б я действительно ошибся. Но...
- Нет, нет! Говорят вам, нет! - почти кричала Катя. - Замолчите.
Владимир пожал плечами и замолчал. Они не обменялись ни словом до самой минуты расставания.
На пристани никого не было, кроме двух старух богомолок, ехавших к Макарию. Владимир благополучно взял билет и с чемоданом в руке ждал спуска мостков.
- Не поминайте лихом, Катерина Васильевна, - сказал он вполголоса, - и простите мне все мои прегрешения - невольные, - пояснил он, - потому что вольных у меня против вас быть не может.
Катя досадливо махнула рукой.
Она оставалась на пристани, как солдат на посту, пока пароход не ушел, потом она, не оглядываясь, пошла в городок, наняла, не торопясь, повозку и поехала домой, сама не своя. В душу ее было брошено страшное сомнение. Лишь только она осталась сама с собою, ее твердое убеждение в невинности ее жениха поколебалось. Улики были все против него. К тому же она припомнила некоторые его слова и выражения, которые до сих пор она пропускала мимо ушей. Он не решался при ней бранить Ваню, но он ненавидел всех таких, как он, и считал их чуть ли не личными врагами, с которыми нечего было шутить и церемониться. Вообще он с врагами не церемонился, она это знала. Подъезжая к дому, она увидела конюха, проводившего знакомого ей верхового коня, который был весь в поту и мыле.
