— У них, у новичков, в части было землячество, а у нас — дедовщина, вот и весь конфликт…
— У НАС — ДЕДОВЩИНА?!
Гром не грянул, Гунько не перекрестился. Перед Смальковым всё так же стоял сержант, ничуть не похожий на кровожадного дела — Угнетателя и Мучителя Молодых Солдат.
— А ну-ка, построй мне ваш призыв!!
Старослужащим за партой неудобно. У настоящего деда форма на размер меньше, дабы как следует выпятить рельеф мышц. В такой одежде удобно неспешно прогуливаться, можно расслабленно лежать, но сидеть за партой, изучая устав, — трудно. Ещё труднее — не заснуть, выслушивая бесконечную нотацию Смалькова, который, видимо, свято верил в волшебную силу слова.
— Нет никакого землячества, и нет никакой дедовщины! Есть только те формы взаимоотношений между военнослужащими, которые прописаны в уставе! И если кто-то, где бы он ни служил, плохо это усвоил на первом году службы, значит, будем вдалбливать на втором!
Учим наизусть с девятой страницы и до двадцать седьмой включительно! Проверяю на зачёт, лично!
— Товарищ старший лейтенант, а если уже кто-то знает это всё? — попытался прекратить экзекуцию Кабанов.
— Насколько я понял, Кабанов, у нас в роте таких людей нету! — Смальков оставался неумолим.
Этим вечером дедушки спешили выполнить команду «отбой» наравне со своими не столь умудрёнными службой коллегами.
— Это ж надо, блин, как в учебке — пять часов эту фигню зубрить, не часть, а концлагерь какой-то — до сих пор буквы перед глазами прыгают! — кутаясь в одеяло, Бабушкин проклинал никак не желающий закончиться день…
— Вторая рота, отбой! Лавров, Папазогло! Шинельки поправили по-быстрому! — Гунько, дежурный по роте, будто и не пришлось ему наравне со всеми старослужащими учить устав, оставался бодр и полон энергии. Лавров и Папазогло побежали к вешалкам, умудрившись выполнить приказ сержанта ещё до того, как эхо от его слов перестанет гулять между стен казармы.
— Слыхал, Бабула? Опять Папазогло, — Нелипа попытался прервать причитания земляка…
— Да ну их на фиг! Пусть служат как хотят. Лучше дедовщина, чем эта грёбаная уставщина, — на секунду замолкнув, Бабушкин снова заговорил, и в голосе его явственно слышалась плохо спрятанная скупая мужская слеза. — Военнослужащие должны постоянно служить примером высокой культуры, скромности и выдержанности…
Большая часть неприятностей в казарме начинается с крика дневального «Смирно!» Дневальный как предмет, в глазах начальства практически неодушевлённый, выходит сухим из воды, первый удар принимает на себя дежурный. Сегодня повезло Кабанову.
