— Кать.
Зорькин проскользнул в её комнату, остановился, разглядывая её, но ни присвиста, ни какой-либо другой реакции.
— Готова?
— Кажется.
— Скоро уже приедут.
Катя грустно улыбнулась.
— Точно приедут?
— А ты сомневаешься? — Хмыкнул. — Зря.
Колька выглядел чересчур серьёзным и сосредоточенным. В новом костюме, при галстуке, а выражение на лице такое, словно не на свадьбу, а на похороны собрался.
— Пушкарёва.
— Коля, хватит трепать мне нервы. Уже поздно.
— Поздно для чего? — Зорькин сунул руки в карманы брюк и ссутулился. — Ты ведь сама не знаешь, зачем это делаешь.
— Я знаю.
— Правда? Только что придумала?
— Я всегда знала, с самого начала.
Он посмотрел на неё.
— Тогда, может, поделишься? А то, знаешь ли, меня сомнения мучают.
— Тебя-то почему? — Он взглянул со значением, и Катя согласно кивнула. — Я знаю, Коль, извини. Ты за меня беспокоишься.
— Вот именно. Глупость ты делаешь.
— Может быть.
— Тогда…
— Нет, уже поздно.
— Ты его любишь?
В раздражении повела плечами.
— Я бы не хотела об этом говорить.
— Как у тебя всё интересно!
Катя резко повернулась к нему, и широкие юбки взметнулись, она поправила их нетерпеливым движением.
— Нет ничего интересного. Я не знаю, как это назвать. Любовь или месть. Для меня всё смешалось. Мама всегда мне говорила, что любить, значит прощать, значит желать человеку лучшего, даже если для этого тебе самому придется уйти в сторону. И я хотела этого, я бы никогда его ни в чём не упрекнула, ушла, уверенная, что с Кирой ему будет лучше. Даже после всего случившегося, я бы нашла в себе силы его простить. Это же я! Но он забыл про меня, Коля. Просто забыл. Я стала ему не нужна, и снова превратилась в тень в его офисе, которая обязана только поддерживать его, помогать и появляться лишь в тот момент, как ему это нужно. А я любила его, все эти месяцы, и жила… как в тумане. А потом вдруг поняла, что ещё чуть-чуть, и он просто избавится от меня. Потребует «Зималетто» обратно — и всё. Ему хотелось меня забыть, понимаешь? Вычеркнуть из памяти всё, что связано со мной, чтобы ни одна мысль не смущала. И я должна была ему это позволить? Ну уж нет. Он никогда меня не забудет, я сделаю для этого всё. И пусть у меня только три месяца, но запомнит он их на всю жизнь. Меня, моё имя, и всё, что я для него сделала. Я буду его первой женой, и с этим уже никто не поспорит.
Зорькин хмурился, слушая её.
— А ты сама? Сможешь забыть эти три месяца?
Катя упрямо вздёрнула подбородок, и сжала губы, боясь, что они начнут дрожать.
