Наконец, почувствовав, что слепой всё сказал, пёс неторопливо удалился вглубь больничных коридоров, и оттуда послышались приветствия и смех.
После этого день ото дня в больнице стали шириться разговоры о том, как много, поразительно много людей отправляется теперь по домам; те, кто провёл здесь недели, а то и месяцы, неожиданно собирали пожитки и выписывались, к удивлению и любопытству врачей, под изумлённый шёпот медсестёр. Пациенты разъезжались один за другим, тяжёлых становилось всё меньше, а смертность по отчётам — или только по слухам? — упала почти до нуля.
На четвёртой неделе болезни однажды ночью, в постели, больной почувствовал острую боль в правом запястье, принял аспирина, но боль не прошла.
Всю ночь он то задрёмывал, то просыпался, потому что ему мерещилось, будто кто-то сидит рядом с ним на кровати — или нет, никак не скажешь наверняка.
Сквозь дремоту он вроде бы чуял чьё-то дыхание возле, а потом послышался странный звук, напомнивший ему одну летнюю ночь из детства.
Как это было прекрасно: в четвёртом часу утра, когда в окна вливается лунный свет, прислушиваться к далёкому сладкому звуку из кухни, где стоял ледник.
В поддон под ледником собиралась, стаивая с ледяной глыбы, холодная вода, и в четвёртом часу утра раздался тихий плеск: их собака, томясь от жажды, наполовину заползла под ледник и лакала прохладную чистую воду, натаявшую со льда.
Мирно лежать в постели, слушая этот далёкий сладкий звук, — вот одно из самых глубоких впечатлений его жизни.
И пока он то ли вспоминал, то ли грезил о том плеске ледяной воды, — вроде бы что-то коснулось его запястья.
Словно его бегло лизнул чей-то язык, ловя ледяную воду незапамятной летней ночью.
Потом больной уснул.
Когда он проснулся утром, боль в запястье исчезла.
День тянулся за днём, и пёс в кроваво-красной бандане свободно бродил по всей больнице, теперь уже один; слепой больше не появлялся.
Пёс как будто знал, куда и зачем держит путь, и часто заходил к больному в палату, долго и невозмутимо разглядывал его.
Они вели беззвучную беседу; пёс, казалось, понимал всё, что хотелось сказать больному, хотя никогда не отвечал.
После он вновь отправлялся бродить по больнице, но день ото дня встречавшие его возгласы, радостные крики, взрывы смеха делались всё тише и реже, и наконец больница, по-видимому, вовсе опустела. Врачи давно перестали заглядывать сюда по воскресеньям, а по средам предпочитали гольф, но теперь уже их нельзя было встретить ни во вторник, ни в четверг, да и по пятницам в конце концов никого не осталось.
