Модноверие [Авторский сборник] | страница 132

– Что за черт, – инспектор остановился и попытался волевым усилием подавить нарастающую тревогу. Но тут же насторожился и замер – в нескольких метрах от него явно что-то двигалось.

– Макс, это ты? – позвал Михаил, с неудовольствием отметив, что голос его чуть дрогнул.

Из чащи донеслось жутковатое бессмысленное бормотание, сплетающееся тем не менее в некий дикий ритм:

– Ишун-дурун-дурун-дурун-ишан-мишан-угун…

– Это вы, Кондрат, простите, не знаю отчества? – вопросил Михаил мокрые кусты, подсознательно испытывая страх, что сейчас оттуда вывалится бесформенное чудовище.

Бормотание враз смолкло, шаги остановились.

– Выходите! – окрепшим голосом велел инспектор.

Из кустов появился тот, кого называли Кондратом. Он действительно напоминал какое-то легендарное существо. На сей раз капюшон был откинут, и Михаил увидел рассыпавшиеся по плечам пегие длинные патлы и огромную, совсем седую бороду. Из этой поросли внимательно и остро глядели глаза. Они были очень светлыми и слегка безумными, как у примеривающегося к прыжку кота.

– Кондрат меня кличут, – глухо проговорил старик. – И все тут. Зачем мне еще имя, помимо того, под каким я Матушке известен.

– Я следователь… – начал Михаил, но Кондрат прервал его:

– Знаю, кто ты. Сам не зол, да злому служишь. Ищешь, ищешь, а чего, не знаешь. Покайся перед Матушкой, пока Кондрат тебя не огласил для лона ея.

От деда исходили какие-то совершенно явственно ощущаемые флюиды силы и уверенности. Михаил стал сомневаться, что перед ним обычный деревенский дурачок. Между тем Кондрат продолжал говорить, и инспектор с удивлением понял, что не может вставить ни слова. Причудливая речь лилась легко и свободно, а странные словесные конструкции казались ясными и убедительными. Плащ-палатка распахнулась, и Преображенский уже без всякого удивления увидел, что под ней старик почти совершенно обнажен – лишь просторные трусы прикрывали чресла. Кожа его была гладкой и блестящей, а тело мускулистым, как у юноши. Он вещал с увлечением, жестикулируя зажатой в руке пустой банкой из-под пива, которую, видимо, забыл положить в мешок.

– Миша, детка, – говорил Кондрат, и столичный инспектор нисколько не возражал против подобной фамильярности, – это глаголет тебе Кондрат Оглашающий. Сердечная просьба к тебе: прими от меня несколько советов. Матушка наша стоит за то, чтобы люди не умирали. Совсем-совсем. Но горе вам будет, людям. Вы все созданное вами превращаете в шлак, в отбросы, в вонь, и вот за это-то и недолюбливает вас Матушка и наносит вам ущерб. Она ведь терпит это до поры до времени и говорит: «Сегодня ты меня, а завтра я тебя, ты меня огнем, а я тебя водой». И кого огласит Кондрат, того она и…