- Ты чего нахохлился, как побитый петух? - Это Борис. Надавил плечом, заговорщицки подмигнул: - Ты чего нос, спрашиваю, повесил? Оглянись, гвардеец! Раз, два, три! Кругом!
Я обернулся и сразу как будто прирос ботинками к асфальту. Позади меня, на расстоянии нескольких шагов, прячась за других провожатых, шла Лида. Шла не одна, с подругой под руку. Незнакомая девчонка. Я сразу понял - для отвода глаз.
На Лиде была коричневая болонья, из-под воротника ласково выглядывал голубой газовый шарфик. И снова, как вчера ночью на фоне рябиновой ветки, мне показалось, что здесь, на дороге, я разглядел в Лидином лице что-то очень новое, чего не мог заметить раньше.
- Ну что, усюрпризел я тебе, а? - спросил Борис и тут же крикнул, пятясь, хватая Лиду за рукав: - Лида! Шире шаг! Давай сюда, к нам!
Не успел я опомниться, как Лида очутилась между мной и Борисом.
- Да возьмитесь вы, истуканы! - сказал Борис весело и отодвинулся, приотстал, оставляя нас впереди шагающими.
Как будто деревянный, я взял Лиду под руку и сквозь болонью почувствовал, какая она горячая.
Чего я тогда так стеснялся? Но мы шли впереди, впервые в жизни у всех на виду под руку, и теперь, как бы там ни было, все знали, кто ей я, кто мне она.
- Мам, - промолвил я, начиная смелеть, - познакомься, это Лида.
Мать улыбнулась глазами, как-то понимающе и ободряюще кивнула.
- Мама, - ласково сказала она и учтиво добавила: - Татьяна Сергеевна.
"А, что там! - подумал я, окончательно поборов робость. - Кого стесняться? Все равно война!" - и, взяв Лиду за талию, привлек к себе.
Подставив острый локоток, Лида отпрянула.
- Не надо, - жестко сказала она. - Убери руку. Я тебя только провожаю, и, пожалуйста, без претензий.
Все-таки наглец я. И надо же было испортить такую хорошую песню. До платформы не проронил ни слова.
На переходном мосту, перекинутом через железнодорожные пути, я приостановился. Пока что в Апрелевке это самая высокая точка обозрения. С моста город весь как на ладони. Наверное, многие, кто не был в Апрелевке даже лет пять, не узнали бы ее. Разрослась, раздалась многоэтажными домами вширь до самого леса. И правда, город не только по названию. За силуэтами башенных кранов я не сразу нашел крышу родного дома. Да и не увидел ее, а, скорее, угадал по телевизионной антенне. Вместе с отцом когда-то мастерили и поднимали - стройную, высокую. Отсюда, с моста, она и показалась мне сейчас мачтой корабля. Корабля детства, уплывающего в безвозвратный рейс от пожелтевших берез, от разлапистых лип, от яблонь, под которыми сиренево дымятся осенние костры. Дом оставался на месте, это я уплывал от пирса, от пристани, от порта с весенним названием Апрелевка.
