Грустно разделил священник на дневные порции оставшееся черное золото и собрался уже уходить, как услышал странный хруст снега. Валенки и теплые сапоги прихожан так не хрустели; зверья, кроме приходского пса, не казавшего носа из будки по причине мороза, на территории отродясь не водилось, поэтому батюшка обернулся навстречу звуку в тревожном недоумении.
Обернулся и чуть не вскрикнул.
Пред отцом Стефаном стоял человек, повыше его ростом, голову и туловище которого покрывало байковое одеяло, придерживаемое впереди огромными красными руками. Ниже одеяла шли штаны, заканчивающиеся такими же огромными красными босыми ногами. Батюшка и сам был не маленький, но сейчас он почувствовал себя лилипутом пред лицом новоявленного Гулливера.
— Отец святой, — обратился Гулливер, — мне сказали, у вас тут кочегар уволился. Поставь меня на эту должность. Порядок будет.
Батюшка изначально даже не понял, о чем его просят, так экзотичен был вид этого невесть откуда взявшегося великана на босу ногу при тридцатиградусном морозе. Потом уразумел, с мыслями собрался и с горечью ответил:
— Взял бы. Топить есть чего, только вот нечем, — и горестно махнул рукой в сторону пустого угольного сарая.
— Найдем чем топить, — тут же без промедления ответил Гулливер и добавил, вернее, пропел на какой-то странный мотив: — Это, братцы, не беда, а череда смирения.
«Да он еще и блаженный, — подумал священник, — юродивых мне только для полноты не хватало».
Подумать-то подумал, но решил Гулливера не гнать. Замерзнет ведь человек. Босой и в одном одеяле.
Пригласил незнакомца в сторожку, у плиты усадил, чая ему горячего налил, а сам в кладовку пошел, — там у отца Стефана много всякой одежды хранилось. Родственники умерших, не зная куда обувь и одежду почивших девать, в церковь ее приносили, так что выбор богатый был. Нашел батюшка громадные войлочные ботинки и пальто размера богатырского. Обрадовался, что нашел и христианское правило насчет одеть и обуть выполнил. Осталось только накормить.
Рано радовался. Незнакомец пальто с благодарностью принял, так как под одеялом у него оказалась только простая тонкая рубашка да крест старообрядческой формы на гайтане в палец толщиной, а ботинки своими громадными ногами в сторону отодвинул.
— Я, отец священник, босиком всегда. Обет мой такой, и правило такое, — и тут же спросил: — Ну что, возьмешь в кочегары?
Батюшка колебался. Всякое в голову лезло:
«Уж не последователь Порфирия Иванова? А может, из больницы для сумасшедших сбежал? Или из милиции, а то и из тюрьмы?»
