Но это еще не все: много лет спустя, в 1968 году, когда я выступал на сессии ВАСХНИЛ с докладом «О значении биохимии и молекулярной биологии в решении актуальных проблем растениеводства», прямо передо мной сидел Т. Д. Лысенко и очень внимательно слушал. (Доклад был вскоре опубликован в газете «Сельская жизнь».) Лысенко тут же исчез, видно, не захотел встретиться «со старым знакомцем», да и предмет доклада ему не по душе. Тут подошел профессор Тайчинов (из Башкирии) со словами: «Ну, Василий Григорьевич, сушите сухари! Вы видели, как на Вас смотрел Трофим Денисович?»
Однако тогда его время уже почти прошло. Правда, еще была попытка со стороны Никиты Сергеевича Хрущева возродить лысенковщину, но, к счастью, она не удалась.
Вернемся к рассказу о мирной жизни и науке.
НИКИТСКИЙ БОТАНИЧЕСКИЙ САД
После демобилизации в начале ноября 1945 года прибыл в Москву. По телефону из аспирантуры ВАСХНИЛ договорился с директором ВИР академиком И. Г. Эйхфельдом о том, что до завершения и защиты кандидатской диссертации я буду работать в Крыму — Никитском ботаническом саду (тогда он был филиалом ВИР).
На пути к Крыму произошел памятный случай. Когда поезд проходил по Курской области, на одной из остановок послышалось, что меня кто-то зовет. Я быстро соскочил с полки, но оказалось, что проводник и пассажиры «Конаревым» громко называли станцию или полустанок. Потом мне объяснили, что здесь есть даже село «Конарево». Тогда это было для меня новостью. Позднее подробности об этом мне рассказал житель села Халиков, сотрудник Крымской опытной станции ВИР, о чем я уже писал.
В саду по распоряжению директора ВИР меня зачислили младшим научным сотрудником, и я приступил к работе. Правда, директор сада Каверга где-то долго отсутствовал и, вернувшись, был очень недоволен, что все произошло без согласования с ним. Тем не менее, я приступил к своим обязанностям: восстанавливал разрушенные войной лаборатории, организовывал исследования по биохимии эфирномасличных и алкалоидных растений, для чего из лагеря военнопленных немцев мне разрешили подобрать несколько химиков и даже биохимиков, именовавших себя профессорами. Тогда я основательно подкрепил свой слабый навык в разговорном немецком языке.
И первое, что сделал, — телеграммой вызвал жену, с которой мы не виделись почти 5 лет. Она прибыла ко мне лишь в начале 1946, так как не сразу удалось выбраться из Казахстана, да и дороги в те годы были нелегкими. В октябре 1941 года мою жену вместе с матерью, сестрами и братом в 24 часа выслали из прекрасной квартиры в центре Куйбышева в пустынную местность Казахстана как немку. Там она и пробыла всю войну, обучая в школе русскому языку казахских детей. Отмечу, что казахи хорошо относились к переселенцам вне зависимости от национальности. Как ни странно, но может быть, благодаря этой ссылке, сохранилась рукопись моей диссертации, которую я выслал жене из Ленинграда в Куйбышев сразу после начала войны.
