«Компашка», или как меня выживали из СССР | страница 42



.

— Когда вас, Валерий Николаевич, поволокут очередной раз в отделение милиции, предъявите один-два договора тем, кто будет с вас снимать допрос, лучше бы где-нибудь сделать фотокопии и показывать копии, а не оригиналы, и они от вас отстанут. В таких случаях дело до суда не доводят, — успокоила меня Софья Васильевна.

Так оно и получилось]. Я приготовил большой портфель с моими основными книгами, в том числе изданными на Западе, сделал фотокопии нескольких договоров с издательствами и копии извещений Внешторгбанка о переводах за мои публикации на Западе. Вскоре ко мне нагрянула бригада милиционеров, они фактически арестовали меня, хотя называлось это приводом в милицию, и отвезли в воронке в ближайшее отделение милиции, где начальник в форме и гражданин холеного вида в шикарном кремовом костюме начали формальный допрос меня как тунеядца для передачи дела в суд. Когда я выложил на стол начальника книги, показал ему бумаги и добавил, что обеспечен на много десятилетий, милиционер вскочил, как ошпаренный, и выбежал из кабинета, его место занял вальяжный гебист и повел разговор на другую тему, не соглашусь ли я, чтобы ускорить свой отъезд, взаимодействовать с Комитетом. Я спросил его, о каком Комитете идет речь?

— Ну, вы же понимаете! — ответствовал кремовый чин.

— Не понимаю, — возражал я, — может, вы из Комитета по делам религии, или принадлежите к Комитету по делам физкультуры и спорта, или все-таки к Комитету госбезопасности?! Что вы боитесь даже назваться!

После часового препирательства, когда я категорически отказался от какого бы то ни было сотрудничества с гебистами (причем, отказ я облек в совершенно грубую форму, объяснив, что даже на одном поле отказываюсь с ними посидеть), я был ни с чем отпущен. Я чувствовал, что выиграл важное дело и спросил кремово-костюмного чина, а не отвезут ли меня домой в воронке, ведь сумка с книгами тяжелая?

— Служебной необходимости больше нет, — ответствовал чин.

После этого еще несколько раз, видимо по инерции, представители этой малопочтенной профессии приходили ко мне с целью припугнуть меня. Приемы этих людей были до утомительности однообразными: начинали они во здравие, рассуждая о том, что знают о моей успешной научной работе и о резонансе моих работ на Западе, а заканчивали всегда одним и тем же — либо ссылками на Анатолия Щаранского и сетованиями по поводу того, что я могу попасть за решетку (слова «мы вас арестуем» почему-то никогда не произносились, но говорилось многозначительно так, что можно было подумать, что не только арестуем, но и, например, четвертуем), либо угрозами другого рода («мы вас из Москвы скоро вышлем»; или: «ваши дружки на Западе, которые вас так защищают, скоро устанут, приумолкнут» и т. п.).