Другого моего защитника — профессора Леонида Ивановича Корочкина, заведующего лабораторией Института биологии развития АН СССР, который специально приехал на совет, чтобы высказаться в мою защиту, просто в зал заседаний не допустили, нарушив законодательство и правила научной этики. Видимо, где-то было решено, что совет следует провести закрытым. Корочкин, ожидая окончания совета, написал протест министру сельского хозяйства СССР В. Месяцу и Президенту ВАСХНИЛ П. Вавилову. Но судьбы моей уже ничто изменить не могло. Под Новый год — 31 декабря 1980 года — я получил телеграмму за подписью Муромцева, что я уволен с работы и что трудовая книжка выслана мне почтой.
Потянулись восемь лет безработицы, бесправия и преследований. Первое время еще были какие-то надежды, что перемелется — мука будет. Группа самых уважаемых в стране генетиков: члены-корреспонденты И. А. Рапопорт и АА. Прокофьева-Бельговская, профессора Л. И. Корочкин, который и был заводилой в этом деле, В. И. Иванов, М. Б. Евгеньев отправили письмо президентам АН СССР и ВАСХНИЛ с просьбой предоставить мне работу по специальности. «Не в интересах отечественной науки, чтобы крупные специалисты лишались работы…», — писали они. Я надеялся, что их голос будет услышан. Я ждал также, что вскоре выцдут мои статьи, практически уже принятые для публикации в Большой медицинской энциклопедии. Однако беды посыпались одна за другой. С грубым нарушением закона, но и с полным пониманием того, что их никго не накажет, редакторы БМЭ И. П. Лидов и А. М. Сточик отвергли мои статьи на основании грубой и совершенно научно несостоятельной рецензии, подписанной академиком АМН СССР Н. П. Бочковым. Из президиумов академий авторы письма в мою защиту получили ответ, что для меня не имеется никаких вакансий ни в системе АН СССР, ни в ВАСХНИЛ. Корочкина попытались приструнить кураторы института от КГБ. Что-то похожее произошло в отношении проф. Иванова в Институте молекулярной биологии АН СССР. Этим, кстати, власть предержащие добились более важного результата — слухи как о самом факте подписания письма в мою защиту, так и о последствиях для тех, кто его подписал, разнеслись очень широко, и желающих подставлять себя под огонь больше не нашлось.
Я обратился в прокуратуру, ибо в согласии с Советской Конституцией каждый человек имеет право на труд («…включая право на выбор профессии, рода занятий и работы в соответствии с призванием, способностями, профессиональной подготовкой, образованием и с учетом общественных потребностей», как было записано в ст. 4 °Cоветской Конституции). Чего стоит эта Конституция и как законодательно подкреплены права граждан, в ней продекларированные, мне дали понять через два года безработицы. После, наверное, полусотни писем в разные инстанции, в которых я просил дать мне работу по специальности, 25.08.1982 года я получил письмо из ВАСХНИЛ, что мне такая работа, наконец, предоставляется — «агронома отделения Новосельского опытного хозяйства ВИУА, Калужская область, Сухиничи, п/о Шлипово». То, что я ни одного дня агрономом не работал, а всю свою жизнь был ученым, что прописан был не в Калужской области, а в Москве, где проживал с 1954 года, — никого не интересовало. Представляю, каких бы бед я мог наворотить в Калужской области, если бы поехал туда агрономом. Видимо, такими были тогда «общественные потребности».
