Тоща я отправился в Тимирязевский райком партии, чтобы мне этот донос показали. После, наверное, недельных препирательств донос был извлечен из сейфа и показан мне. В нем зам. директора Мелик-Саркисов, секретарь парторганизации
Мадатова и предместкома Шиповская извещали, что меня нельзя посылать за рубеж, потому что я демонстративно не участвую в коммунистических субботниках, не пользуюсь уважением членов партии в институте, а также разваливаю работу в своей лаборатории. На следующий день меня приняла 3-й секретарь Тимирязевского райкома Ирина Николаевна Конюхова. Она цитировала отрывки из письма «треугольника» и пыталась понять, что в них правда, а что неправда, окончательно во всем запуталась и стала меня убеждать в том, что единственный путь исправить положение — убедить руководство института отозвать такую зверскую характеристику, данную мне. Я попросил руководство Института биомедхимии, где квартировала моя лаборатория, дать справку о моем участии в пресловутых субботниках, в которых я, несмотря на мою нелюбовь к этому виду показушной деятельности, все-таки участвовал. Нашлись и фотографии, на которых я был запечатлен на этих субботниках — в один год с носилками, на другой год — с метлой. Но доказывать уже было поздно — конгресс тем временем закончился.
В начале 1977 года я должен был ехать в Чехословакию на Симпозиум по фотобиологии. Чехословацкая Академия Наук прислала приглашение и бралась оплатить все расходы. Неожиданно меня вызвали на партсобрание института, там продержали в предбаннике (в приемной) полчаса, я слышал какие-то крики, потом выскочил сотрудник нашей лаборатории Сергей Дегтярев (единственный член партии) и успел сказать: «Вас завалили»; затем Мадатова отворила дверь, я вошел внутрь, и там она же прочла решение партсобрания: большинство сошлось на том, что я неблагонадежный и не могу ехать за границу.
Я написал подробное письмо в ЦК партии, потребовав расследования. Тогда в институте было собрано партсобрание (в парторганизации на учете было человек 12 или 15 — в основном из лаборатории Атабекова и Турбина, а также Саркисов, Мадатова, электрик, вахтер и дворник). На него приехала из сельхозотдела ЦК Эмма Никитенко, которая отвечала за издание сельхозлитературы и не стеснялась звонить по всем журналам и давать свои «ценные указания», что печатать и что не печатать. В ее присутствии партийцы стали плести какую-то дикую чушь о том, что я далек от нужд института, замкнулся и озлобился и что такого человека опасно пускать за рубеж.
