К весне 1976 года кое-что разместить в отремонтированном домике и в бараке все-таки удалось, и тут же Турбин и Саркисов объявили в Академии, что новые лаборатории начали полноценную научную работу. Они забывали только добавлять, что оба домика не были подключены к канализации, поэтому большинство приборов нельзя было включать, так как они нуждались в водяном охлаждении. Не хватало также электрической мощности, нельзя было в принципе получить разрешения на работу с радиоактивными соединениями [Саркисову никак не удавалось передать здание-развалюху из жилого фонда в нежилой], без чего современные молекулярно-биологические исследования вообще невозможны, и т. п.
Смахивало всё это на потемкинскую деревню. Особенно некрасиво получилось с американскими учеными, приехавшими вторично посмотреть на наш институт. На этот раз (это было весной 1976 года) приехала делегация из четырех человек во главе с директором Коннектикутской сельскохозяйственной опытной станции Питером Дэем — известным ученым, сейчас возглавляющим Институт молекулярной биологии при Раттерском университете вблизи Нью-Йорка. В делегацию входил также один из китов клеточной биологии, крупнейший специалист по культуре тканей П. Мурасиге. Дэй привез с собой свежие оттиски его обзорной статьи о перспективных направлениях генной инженерии у растений, опубликованной в журнале «Science» («Наука»), где давалась высокая оценка нашей работе по трансформации у растений.
Когда американцев повели по комнатам, загроможденным действительно ценными и дорогостоящими приборами, они очень оживились. Но человеку работающему легко отличить прибор функционирующий от прибора законсервированного или вообще не установленного. Разумеется, это сразу же их и насторожило. Уже с третьей комнаты гости стали задавать один и тот же вопрос: для каких исследований применяют вот этот и вот этот приборы? Никто из сотрудников по-английски не понимал и не говорил, поэтому вопросы переводила переводчица из иностранного отдела Минсельхоза. Всё шествие продвигалось по комнатам под руководством Турбина, который с грехом пополам понимал и мог несложно объясняться по-английски. Но он не знал сути дела, поэтому давал работать переводчице, чтобы, пока она говорит, подумать над вопросом. Поскольку он молчал, Саркисов, как второй человек в иерархии, воспринимал задержку в потоке слов, исходивших от Турбина, как указание взять инициативу в свои руки. Но он тоже ничего в приборах не понимал, поэтому переадресовывал вопрос кому-нибудь из сотрудников. Те отвечали, что прибор используют для таких-то исследований.
