Первые два года, которые прошли с момента моего перехода из Института общей генетики АН СССР от Николая Петровича Дубинина — талантливого ученого, постепенно превратившегося, однако, в монополиста в генетике, к Николаю Васильевичу Турбину в ВАСХНИЛ, я не переставал радоваться тому, как складывались наши отношения с Николаем Васильевичем. Он плохо понимал молекулярные вопросы и совсем не знал биохимии, но знал хорошо некоторые разделы генетики растений. В чем же он был уникален (и этим напоминал мне Дубинина) — так это в умении подхватывать новые идеи и загораться ими (только Дубинин тут же искал кратчайшие пути к тому, чтобы закрепить за собой не свое открытие, а у Турбина эта страсть отсутствовала). Для руководителя его уровня (а он отвечал за всю науку растениеводческого профиля в стране) это было замечательным качеством. Он иногда в мелочах становился предельно упрямым и не хотел ничего слушать, но в общем ему можно было что-то доказать в новы^ вопросах, и это выделяло его из многих других руководителей ВАСХНИЛ, обученных, как правило, по лысенковским стандартам и ничего нового принципиально не воспринимавших. Бедой же Турбина была говорливость: он начинал витийствовать с утра и мог часами ораторствовать в своем кабинете или с трибуны. Говорил он красиво, интересно, знал уйму историй, но со временем эти словесные извержения стали многих раздражать, стал реже у него бывать и я, так как надо было решать массу каждодневно возникавших практических вопросов. После того, как постановление о создании института было принято, я вообще крутился как белка в колесе и, видимо, начал этим раздражать Турбина, так как уже не сидел часами у него в кабинете и не поддакивал его речам. Видимо, этим я заронил в его душу мысль о том, что не очень-то его и слушаю и становлюсь слишком самостоятельным.
В это время я и столкнулся с первой серьезной трудностью. Среди неотложных задач была самая главная, которую я прошляпил. [Как я уже упоминал, я был предельно занят конкретными делами и полагал, что остаюсь у Турбина на том же счету, что и раньше. У меня и в мыслях не было как-то обходить Турбина или, упаси Бог, подсиживать его. Бумаги, на которых должна была стоять его подпись, я приносил на подпись, хотя гербовая печать института, по предложению самого
Турбина, хранилась в моем сейфе и второстепенные финансовые вопросы решались мною; однако я информировал раз в неделю Турбина о текущих расходах и прочем
