Гневно наехал на невидимку-обвинителя за кадром. Тот даже как-то обрадовался моей реакции и сказал, что у него нет больше вопросов. «А у вас?» — спросила судья Браун у моего Фуендрыноса:
— Извините, меня наняли с опозданием, я не успел подготовится
— Скажите мистер эээ… у вас есть дом? По какому адресу? Вы меняли адрес в последние десять лет? У вас есть счет в банке? Сбереженья? Нет? Замечательно.
Выкуп назначается в пять тысяч долларов. Телевизор погас и я застыл перед ним с открытым ртом. Хотелось двинуть кулаком в плоскость матового экрана. Опытный Баталия это сразу понял и положил мне на плечо тяжелую руку.
— Давай дуй в барак, скажи Исе чтоб шуровал сюда.
Пять тысяч. Когда меня арестовали в кошельке было 20 баксов на памперсы дочке и 2.50 на автобус обратно.
В бараке я нервно набрал Пападакиса. Тот степенно начал меня учить как следовало говорить с судьей. «Это ты мне ДО суда должен рассказывать, сукин ты кот»
Упал на шконарь. Не знаю сколько времени уйдет сейчас вернуть себе гармонию и дзен. Схватил ручку — бросился записывать пока не забыл. Писанина — моя гармония и дзен. Но и это не дают: минут через 15 явился из суда И. Са:
— Фай саузен долер — Иса горевал: где мой возьми фай саузен?
Он снова забыл английский.
Глава 8
Мне было лет семнадцать, я жил в ташкентских Сергелях. Один из соседей по подъезду был узбек. Не помню даже как его звали — узбек и узбек. Ему за победу на математической олимпиаде дали путевку в США. Тогда времечко такое было — все не в Артек стремились, а в Буффало билять. СССР скомкался и американцы днями высасывали из одной шестой ресурсы и мозги, а ночами ходили и совершали конверсии на заводах оборонного значения.
Узбек уехал в США и понятное дело вместо двух недель провел там полтора года. После его депортировали. Он избил хозяина стройки где работал гоуст-арбайтером. Гоуст это призрак — его не ту как бэ. Но платить все же надо — хоть через раз.
Посадили узбека и «выдворили из страны». Он вернулся в Сергели к ужасу и радости матери-одиночки, воспитывавшей еще пятерых безотцовщин. Это была единственная узбекская семья в нашем откровенно расистском кооперативном подъезде. Остальные были русские, евреи, армяне, украинцы, корейцы и татарцы. Все эти люди любили Узбекистан и недолюбливали узбеков.
На узбека-депортанта смотрели как на лузера и парию. Быть в самих штатиках и не продержаться! Ну и дебила!
Когда в штатики проник я сам — уже отсидев пару раз в новой Успехистанской Джамахирии — мне сразу сказали — не высовывайся, муйней не страдай и никто тебя не тронет. На тринадцатый год я не выдержал и высунулся. Где-то по пояс. Бывает у русских болит душа. Хотя некоторые это называют «страдать муйней» — все фигуры речи, выплеты лексики.
