— Капеллану?
— Ага — чапелану — попроси чтоб он меня из писька выключил, жрать хочу — сил нет.
Голод сделал английский И. Сы почти безупречным. Думаю он ко дню суда Шекспира начнет цитировать.
— Ты правильно решил, Иса. — одобрил я и обернулся к молящимся. Молитву вёл пицирийщик Бонасье — как натуральный араб из Иордании он пел суры лучше других, язык Корана для него родной. Прямо над согнувшимися в поклоне мусульманами висел черный глаз камеры ночного виденья. Я ткнул в нее пальцем и сказал Исе:
— Глупо устраивать шоу на камеру, когда сидишь под депортацией.
— Зачем? — непонимающе заморгал наивный бирманец. Я подхватил со стола газетки — нам каждый день полагалось две: местный Плейн Дилер и федеральный Фёлькишер Беобахтер. Показал ему фотки — вот мусульманы опять кого-то взорвали, а вот, наооборот — кто-то взорвал мусульман. -Невкусный контекст, не находишь, паря?
— Конь-текст — не-вкус-ный — вторил мне Иса и вдруг его раскосые бирманские глаза широко открылись будто от укола кофеина прямо в сердечную мышцу. Иса резко помчался сдавать молитвенный коврик.
Братья-мусульмане глянули на И. Су с презрением. Поступок ренегата сплотил их и постящиеся вернулись к молитве с удвоенной силой.
Постепенно даже я проникся к ним уважением и пониманием. Раджа стал как-то светиться изнутри, а в его глазах загорелась стальная уверенность и сила пулеметчика с тачанки Нестора Махно.
Однажды меня хватанула резкая боль — завозился камень в почке. Обычная тюремная подлость — если у вас что-то может заболеть в каталажке, не сомневайтесь заболит непременно. Может почка, может печень, зубы — это уже само собой. Три раза в день здесь, к счастью, выдают тайленол. Одно досадно — таблетки хватает на пару часов. Промежуток от ужина до завтрака — вся ночь — длинный и мучительный. Чертовы камни в почках это как кавказский кинжал в спину — раз за разом. Непроизвольно слёзы на глаза наворачиваются. Ни одна из возможных поз не приносит ни минуты облегчения.
Раджа смотрит на меня с жалостью
— Терпи, браза. Человек всю может вытерпеть. Сейчас в два тридцать ночи нам завтрак подадут и сразу следом — таблетки. Я возьму тебе и сам еще одну оцепишь, понял? Так и перекантуешься до восьми утра. Новость о рамаданском завтраке была такой славной, а взгляд у Раджи был как у целителя старца Зосимы — боль вдруг стала утихать задолго до того как я наконец разгрыз долгожданную таблетку, незапивая, к ужасу сонного ночного вертухая.
