***
Когда умирает abuelo (прим. пер. ис. — дедушка), маме звонят посреди ночи. Она заставляет меня натянуть на себя два слоя всего, до того как мы запихнём кое-какую одежду в сумку и поймаем «частника» до Бродвея. Она утирает слёзы одной рукой, а другой прижимает меня к себе.
Мама говорит что-то водителю на испанском, и он отвечает, что не возьмёт с неё чаевых. До дома Тити не так уж далеко, по крайней мере не настолько, как когда они жили в Бронксе. Теперь мы все живём в Гарлеме; я и мама в Западном Гарлеме, а Тити с Лусианом — в Восточном, хоть они и называют это Испанским Гарлемом; я не знаю, почему, ведь все на Западной стороне также разговаривают на испанском.
Лусиан всё ещё спит, а лицо Тити красное от слёз. Как только мама и Тити смотрят друг на друга, они снова начинают плакать. Они завывают и ревут так, что я даже подпрыгиваю от их громких восклицаний. Кажется, они даже не слышат меня, когда я раз за разом спрашиваю:
— Где Лусиан?
— Durmiendo (прим. пер. ис. — спит), — проговаривает, наконец, Тити.
Я бегу к его спальне и толкаю дверь. Он лежит на матрасе в белой майке и трусах. Я уже видела его голым. Мне почти восемь, но я ещё помню, как мы принимали ванну вместе. Если бы это был любой другой мальчик, я бы испугалась, но Лусиана я не боялась никогда.
Я наступаю на пятки ботинок, чтобы стащить их с себя, и расстёгиваю молнию куртки. Спортивные штаны на мне надеты поверх вельветовых брюк, свитер — под толстовкой. Если бы Лусиан проснулся, он бы дразнил меня — думая об этом, я улыбаюсь. Воздух в квартире холодный, хотя я слышу шум радиаторов; я ложусь рядом с Лусианом и накрываю нас одеялом. Он внезапно открывает глаза, испуганно смотрит на меня, но затем улыбается, и я улыбаюсь ему в ответ.
— Уже пора вставать, Белен?
— Нет, но abuelo умер. Утром мы должны лететь в Сантьяго.
— Мы все?
— Я не знаю, полетит ли Хеми, — я зажмуриваюсь, взмолившись, чтоб Хеми оставалась на Статен-Айленд, ибо я точно знаю, что не хочу лететь вместе с ней и со всеми своими двоюродными братьями и сёстрами. У моей тёти Химены четверо детей, и все они desgraciados, (прим. пер. исп. — несчастные, горемыки) как говорит мама. Близнецы Раймонд и Рамон старшие, родились в Айленде, следующая — Аннализ; а Бриана ещё совсем ребёнок.
Мои двоюродные братья двинутые, они не боятся материться и распускать языки со взрослыми, даже с учителями и полицейскими — они вообще ничего не боятся. Ещё мама говорит, что дети тети Хеми в конце концов загремят в тюрьму; Раймонд уже помогает бойфренду Хеми мошенничать.
