бегуть: «Гдэ, гдэ». А я кажу: «К кладбишчам идэ молода». Воны нэ бачать, где вина. Сме
ицца одн
а: «Ты обм
анешь». А там была одна так
а здоров
а вэрб
ына. И так вон
а [невеста] до тэй вэрбыны идэ. Кажу: «Вон она, дывытыся, где!» — «Нияк нэ бачымо. Веды нас на кладбишчэ», — [говорят ей женщины]. «Идите вы, кажу — поведу я вас на кладбишче. Кажу, не поведу я вас на кладбишча». Вот, дошла она (...) — там такой кр
ыж вел
ыкий стояу, — т
ильки она подыйшла до тэй мог
илки, и неизв
естно где поде-лась. Уже не стало. [По словам информантки, до «молодой» было примерно 10 метров.] Всэнню було, шче тэпло (...) Присягаю, шо бачила: молода идэ. А ноччю
мени сныцця вже, в ту саму ноч. Выходит така жынка — высока-высока. И так завита она под макушки, платком завитая и кажэ: «Вставай! Познавай мэнэ! Чи ты менэ познаеш? Ты меня не познала и не познала б, бо шчо я туды [на «тот свет»] пойшла, шчо тэбе на свите нэ було, — як вона померла. Я кажу: «А хто ж то ишоу такей?» А вона кажэ: «То нас Бох виу и за нами процессию читау. Але коб ты не казала никому, то з вашей компании шчё дви душы нас бачило би. И, кажэ, коб ты никому не казала, то [из нас] одну душу узнала бы». Бачьте, нэ можно казати, коб где шось побачишь. Ну, може, з родичев одну душу узнала бы, бачьте, о!
с. Ветлы Любешовского р-на Волынской обл., 1985 г, зап. Г И. Берестнев от Таранович Евдокии Степановны, 1932 г. р.
+ 9.14б. Умерших девушку/парня одевают в свадебную одежду + 10.4. Души умерших/дедов могут видеть особые люди (дети, нищие, «счастливые у Бога»)
11. Мать приходит ночью в церковь,
ЧТОБЫ УВИДЕТЬ СВОЕГО УМЕРШЕГО РЕБЕНКА.
ПОКОЙНИКИ ОБНАРУЖИВАЮТ ЖИВОГО ЧЕЛОВЕКА И ГОНЯТСЯ ЗА НИМ
В нескольких селах Полесья (Дяковичи житк. гомел., Любязь любешов. во-лын., Нобель заречн. ровен., Дягова мен. черниг.) зафиксирован сюжет о матери, которая слишком долго плачет по своему умершему ребенку и хочет хотя бы еще раз его увидеть. Для этого она ночью идет в церковь, где собираются мертвые на свою службу, и видит, что ее ребенок вынужден носить тяжелые ведра с ее слезами. Мертвые опознают в ней живого человека (в двух текстах — по ее запаху) и гонятся за ней. Чтобы спастись, она бросает им одежду по частям и успевает добежать до своего дома, но вскоре после этого умирает (см. этот же мотив: глава 10, текст № 19). В этом сюжете сконцентрировано несколько мотивов, которые могут существовать в традиции самостоятельно и образовывать собственные нарративы. Во-первых, это мотив ночной церковной службы, на которой присутствуют покойники (см. мотив 10.1а. Пасха мертвых). Во-вторых, это запрет слишком долго тосковать, особенно плакать по покойнику, иначе ему (или его душе) будет мокро на «том» свете или он будет таскать ведра со слезами своих близких (см. мотивы: 9.4. Покойнику тяжело, он снится, если по нему слишком тоскуют родные; 8.6б. Если слишком плакать, тосковать по покойнику, его душа будет в воде/он будет таскать ведра со слезами). В-третьих, в этот сюжет входит мотив 9.13д. Чтобы спастись от покойника, ему бросают одежду по частям. Агрессия покойников связана с неправильным поведением самого человека, который слишком сильно тоскует по умершему родственнику (чаще всего мать по ребенку) и кощунственно вторгается в пространство мертвых в неположенное время. Обычно человеку удается с помощью хитрости (бросания одежды по частям) спастись от покойников, добежав до дома, но соприкосновение со сферой смерти не остается безнаказным — он вскоре умирает (ср. аналогичную концовку в мотиве 12.6б. Умерший жених приходит ночью к девушке и увозит ее на кладбище (Жених-мертвец)).
