Фактически, сам того не понимая, Исаак отчаянно боялся стать орудием, выполняющим чью-то волю, именно так, как в детстве он был орудием своей перекармливающей и сверхконтролирующей матери. Такие матери иногда используют своих детей так, словно это части их самих или их тела. Они могут проецировать на ребенка какие-то собственные свои конфликты и затем пытаются контролировать эти конфликты через контроль над соматическим функционированием ребенка. Например, мать может часто ставить ребенку клизмы для того, чтобы отделаться от тревожного чувства или бессознательной фантазии, что она сама грязная. Такие дети вырастают во взрослых, страшно боящихся, что их «колонизируют» люди, похожие на их мать. Они с жаром защищают свое пространство и границы. В то же время, в этой безопасной области они могут вырасти не до конца убежденными, что владеют всеми частями и функциями своего собственного тела и поэтому несут за них ответственность. Позднее эти части тела или функции могут стать уязвимым местом, где завязываются психосоматические симптомы; альтернативными последствиями может быть формирование психотических убеждений или сексуальных перверзий.
Пациенты вроде Исаака открывают нам в ходе анализа, что у них с матерью были наркотические отношения — как вот Исаак, который уже с первой встречи боится, что впадет в наркотическую зависимость от аналитика! Вместо идентификации с «достаточно хорошей» внутренней матерью (Winnicott, 1960) у этих пациентов «липкая (адгезивная) идентификация» (Meltzer et al., 1975) с внешней фигурой (или неодушевленным объектом, в случае злоупотребления субстанциями). У психосоматических пациентов тенденция к наркотическим отношениям часто поляризуется в виде эдипального треугольника, состоящего из врача, пациента и «ребенка» в виде взрывающегося, соматически дисфункционирующего органа. Как и в раннем детстве, тело бессознательно воспринимается псюхе как внешний объект.
Несмотря на страх пристраститься к анализу и, следовательно, впасть в безнадежную от него зависимость, Исаак смог дойти до меня, потому что знал из нашего самого первого телефонного разговора, что у меня нет для него места. Его полностью устроил предложенный мной компромисс: мы могли бы встречаться при случае, до тех пор, пока я не смогу предложить ему четыре сессии в неделю на кушетке. Время ожидания составило полтора года, на протяжении которых Исаак звонил мне с просьбой о сессии все чаще и чаще. Когда я не могла его принять, он записывал свои свободные ассоциации на кассету и приносил ее мне.
