– Леди Санса.
– Здравствуй, Джон, – нейтрально произнесла она, не отрываясь от дела. – Что ты здесь делаешь?
– Я бываю здесь каждое утро, – ответил я. Устроив лук между двумя гвоздями на дереве, я принялся натягивать тетиву.
Санса некоторое время наблюдала за моими манипуляциями.
– Ты здесь готовишься к турниру?
– Готовлюсь, но не к турниру, – петелька наконец встала на положенное ей место. – Я отказался.
Пожалуй, я погорячился, изъявив желание поучаствовать. Если бы награды выдавались за, скажем, первые десять мест, я бы еще попробовал. Но на первое место я ни при каком раскладе рассчитывать не мог. Мои навыки пока не позволяли на равных состязаться с такими, как Энгай и Джалабхар Ксо.
– Но почему? Ты же говорил…
– Про риск?
– Да.
– Рисковать есть смысл лишь тогда, когда имеется реальный шанс на успех. Удача тут не поможет.
И тут Сансу понесло: она начала рассказывать про добрых сиров, удачливых пиратов, про Джейме, победившего на турнире в тринадцать лет. Какое-то время я с улыбкой на устах слушал ее душевные излияния, а потом ответил:
– Жизнь – это не восторженная сказка про рыцарей в сияющих доспехах, которым все удается только потому, что добро должно всегда побеждать.
Она нахмурилась, не отрываясь от своего занятия.
– Ты очень странно говоришь.
– Когда-нибудь вы поймете.
«А может, и не поймешь. Хорошо, что у тебя есть я – дурак, который по доброте душевной хочет избавить всю вашу семью от жестокой книжной участи».
Какое-то время мы пребывали в молчании, и я решился спросить:
– А как же вы? Не ожидал встретить вас здесь в такую рань.
– Я… – Санса замялась, а потом встала. – Мне нужно идти, – она скрылась меж густых зарослей.
Ну и ладно. Я вытащил из кустов деревянный щит с нарисованной на нем углем круглой мишенью, прислонил к корням.
Я прекрасно понимал, почему Санса так относится к Джону. Что растили, собственно – то и получили: маленькую вежливую леди, что живет мечтами о высоком и прекрасном. Советы угрюмого братца-бастарда ей тут никоим боком не уперлись. Да и личная неприязнь матери сыграла не самую последнюю роль.
Но сознание четырнадцатилетней девочки – весьма мягкий и податливый материал, которому еще не поздно придать совершенно иную форму. Будь у меня возможности и время… Я бы мог переломить ее мировоззрение на корню. Даже без шоковой терапии имени Джоффри.
Еще какое-то время я превращал мишень в подушечку для булавок. Когда солнце бросило первые лучи в богорощу, я пошел на завтрак. А дальше наступила дневная рутина.
