И он нежно притянул девушку к себе.
Не произнося ни слова, она прислонила красивую голову к его груди и тихо заплакала.
Вошла графиня Франкенштейн.
При шорохе ее платья дочь живо подбежала к ней и обняла ее.
Штилов тоже подошел к старой даме.
— Дорогая графиня, — сказал он, — я могу только повторить то, что сейчас высказал вашей дочери в первом порыве высшего счастья: я нашел свою звезду! Могу ли я надеяться, что она будет освещать небо всей моей жизни?
Графиня обнаружила изумление, в котором, несомненно, сказывалось удовольствие.
— Я предоставляю ответить моей дочери, — сказала она, — и приму ее решение.
— А что скажете вы, графиня Клара? — спросил Штилов.
Девушка протянула ему руку.
— Пусть же благословит вас Бог! — Графиня нежно отстранила от себя дочь и в свою очередь протянула руку молодому человеку, которую он почтительно поцеловал.
— Однако, — продолжала графиня, — нам надо ехать. Завтра мы ждем вас — сегодня же вы только проводите нас до графини Вильчек.
— О мама! — взмолилась графиня Клара. — Нельзя ли нам остаться сегодня дома?
— Нет, дитя мое, ты знаешь, я не люблю отступлений: только в соблюдении форм основа истинного и прочного счастья. И, наконец, это подало бы повод к толкам.
— Так до завтра! — сказал Штилов. — А пока мне будет светить моя новая звездочка!
Невеста смотрела на него, улыбаясь. В ее взгляде угадывался полуозабоченный, полушаловливый вопрос.
Он поднес к губам розу, которую не выпускал из рук, а затем спрятал ее на груди под мундиром.
Графиня позвонила. Лакей подал дамам плащи.
Штилов сел вместе с ними в карету и доехал до Валлькерштрассе, где стоит дом графини Вильчек.
Простившись с ними, улан задумчиво побрел по улице.
Из ярко освещенных окон ресторана Дауна раздавались громкие веселые голоса. Офицеры всех оружий праздновали объявление войны, и много ликующих голосов, раздававшихся тут темной ночью, очень скоро смолкнут навсегда.
Штилов остановился в нерешимости перед входом в ресторан.
Но его настроение не подходило к беззаветной веселости товарищей.
Он пошел дальше, раздумывая обо всем, что пережил сегодня, глубоко счастливый решением, к которому привел его политический разлад.
Погруженный в сладкое раздумье, он шел вдоль берегов Дуная и бессознательно дошел до Аспернского моста.
К нему подошел человек в темном плаще.
— Эге, да это вы, Штилов! — воскликнул он, признав молодого офицера и приветливо ему кланяясь. — Вы идете точно философ, отыскивающий философский камень!
