Д. Дондурей. Он, может быть, считал, что картины Майкла Мура суперактуальны. В этом смысле он эту актуальность как раз не изгоняет, а, наоборот, привлекает и усиливает. Это, конечно, был сильный политический жест – дать главную каннскую премию документальной антибушевской картине.
А. Плахов. Мы наблюдали процесс расширения каннского фестивального пространства в течение нескольких лет, и пиком этого процесса стало присуждение Муру «Золотой пальмовой ветви». Дальше уже некуда. И стало совершенно ясно, что документальное кино остается документальным. Фильм о Литвиненко или любой другой такого рода – это все равно документальные фильмы, даже если они притворяются почти игровыми. Игровое кино – это другая материя, даже если это доку-драма (то есть наоборот: игровой фильм имитирует документальный, но все же в него не превращается). А вот что касается анимации, то здесь дело обстоит несколько иначе, потому что появление полнометражной анимации в последние годы (скажем, фильм нынешнего конкурса «Персеполис», рассказывающий о судьбе молодой иранки, которая переживает всю историю своей страны) – это чрезвычайно интересно. С одной стороны, это чистая анимация, движущиеся рисунки, а с другой – абсолютно осязаемые образы, полноценные кинематографические сюжеты, там есть психология, характеры, роли озвучены голосами известных актрис. А почему нет?
Д. Дондурей. То есть вы считаете, что в каких-то случаях критерии можно корректировать?
А. Плахов. По крайней мере, как эксперимент это вполне приемлемо и перспективно.
Д. Дондурей. Вернемся к тому, что наши газеты, журналы, общественное мнение – все возрадовались появлению двух российских картин в конкурсе. Их принимали по-разному. Но все-таки не будем забывать, что одна из них – «Изгнание» Андрея Звягинцева – получила важный приз за лучшую мужскую роль.
А. Плахов. Впервые за всю историю Каннского фестиваля российский актер (Константин Лавроненко) получил такое признание: это дорогого стоит.
Д. Дондурей. И это, безусловно, определенное признание не только актера, но и режиссера, и самой картины. Как вы отнеслись к этим двум работам? Кажутся ли они вам органичными в той программе, о которой мы говорим? Вписались ли наши фильмы в мировой контекст или у них своя выгородка – суверенное, как у нас сейчас принято говорить, пространство, своя, как и всегда у России, территория – за заборчиком?
А. Плахов. Честно говоря, я посмотрел «Изгнание» еще до Каннского фестиваля.
