В 60-е годы на первое место выходит молодость, и в большей степени это проявляется через обнажение тела. С тех пор начинается постоянное развитие данной тенденции с той особенностью, что при съемках для журналов мод сама одежда постепенно вытесняется на задний план. Речь даже идет в большей степени не о демонстрации одежды, а, скорее, о передаче
имиджа, когда тело модели играет роль носителя символических ценностей. Обнаженное тело не может быть нейтральным в смысле ценностей. Это ясно прослеживается уже в Первой книге Моисея (Бытие), где нагота – когда Адам и Ева, вкусив от древа познания добра и зла, обнаружили, что они фактически обнажены, – связывается со стыдом. Поэтому они сначала пытались скрыть свою наготу фиговыми листками, пока Бог не смилостивился и не дал им одежду из шкур животных
>160.
Значение обнаженного тела весьма сильно изменялось: в Древней Греции рабы и атлеты ходили голыми, и это не привлекало к себе особого внимания, а вплоть до XVI века публичная нагота, по мнению теоретика культуры Норберта Элиаса[39], была весьма обычным явлением. Затем появилось особого рода нравственное ограничение по отношению к телу, в соответствии с которым последнее не должно быть оголено, когда кто-нибудь мог его увидеть>161. В новейшее время такое ограничение в большей части западного общества в значительной мере вновь было нивелировано. Таким образом, философ Марио Перньола[40] слегка утрирует, когда утверждает, что одежда определяет антропологическую, социальную и религиозную идентичность человека – одним словом, его «бытие», а нагота должна пониматься как частное дело, как недостаток>162. Это предусматривает крайне резкое различие между нагим и одетым телом. А вернее, не существует абсолютно «обнаженного» тела, так как голое тело всегда будет «одетым» в силу своего социального значения. И чем важнее роль, которую играет одежда, тем большее значение приобретает ее видимое отсутствие>163. Если вы удалите всю одежду, вы обнаружите не «естественное» тело, а тело, сформированное модой, которое будет не более «естественным», чем одежда, которая на него надета>164.
Мода в одежде часто понимается как особого рода переодевание, как нечто, скрывающее истинную природу личности или тела>165. На это я могу возразить, что не существует вообще какой-либо «истинной природы». То, что рассматривается как «природа», в высшей степени связано с культурой, и кроме того: почему именно эта «природа» должна быть более «истинной», чем какая-нибудь иная? Бодлер понимает моду как симптом влечения людей к идеалу посредством победы над предопределенным природой: «Мода, таким образом, должна рассматриваться как признак стремления к идеальному, которое в человеческом сознании витает над всем земным и нечистым в естественной жизни, как возвышенная деформация природы, а вернее, как постоянное и скоротечное улучшение этой природы»
