— Режьте меня на куски: ничего за мною не числится!
— Кто это вас будет «резать»? Резать нам не положено. Мы законным путем уговорим вас дать сведения. Законным! Законным! Между прочим, подпишите вот это, Черечушкин: насчет невыезда из города. Тоже карается, если нарушить. Учтите. Ну, как — будем сознаваться или еще поиграем в молчанку?..
А какая тут молчанка, когда я сам с собою даже по ночам теперь разговариваю, все время повторяю: «Двадцать три копейки, главбух Долбилин, подписка о невыезде, двадцать три бабы, за ложные показания — до двух лет, отвод кандидатуры, моральное разложение, уголовный кодекс, общественный суд, железнодорожный трибунал, тихий бред, буйное отделение…»
А ведь я жениться хотел. На Светочке Караваевой. Хотел! А добрые люди ее мамаше на меня тоже сигнализировали. Я, ничего не зная, прихожу к ним, Света выбегает ко мне со своими лучистыми глазами и румянцем во всю щеку, а ее мамаша загораживает дочку собственной тучной персоной и топает на меня обеими ногами:
— Вон из этого чистого дома, негодяй! Света, не смей на него глядеть: у него где-то там, в Барнауле или в Ташкенте, — целый гарем! Вон отсюда, Черечушкин! Я кому сказала?! Брысь!
И я, пятясь задом, ухожу. А что мне остается делать?!
И вы знаете, к счастью, при этом уходе Светин дядя меня ударил по лицу галошей. Как я ему благодарен, вы себе не можете представить!.. А как же?! Теперь у меня есть на кого подать в суд!
Ведь до этого удара на кого бы я мог жаловаться? На Долбилина? Так он же хлопочет насчет законности. Все остальные проявляют бдительность по долбилинским сигналам. А вот дядя Сергей Степанович, тот меня конкретно стукнул при свидетелях. Милый, милый, добрый старичок! Никогда не забуду твоей мягкой галоши! В суде будет слушаться дело об оскорблении действием, а попутно суд разберется во всем: и в моем моральном облике, и в двадцати трех копейках, и во всех сигналах, разговорах, отводах…
Может быть, Света еще выйдет за меня замуж!.. Может быть, меня выберут членом культкомиссии месткома!.. Вообще я надеюсь, что со временем ко мне вернется мой незапятнанный моральный облик. И люди не будут меня презирать за то, что я позволил себе не получить в Облгорстройкройдрайсарае причитающиеся мне двадцать три копейки!
— Одевайтесь, — сказал врач, и, пока Кошконосов поднятыми над головой руками ворошил рубашку, продолжал: — Значит, так: для начала мы с вами попробуем десять нарзанных ванн. Процедурная сестра даст вам талончики. Вы, значит, захватите с собой все, что нужно для купания, и завтра — с богом на первую ванну!
