— Дайте я уж сам… Какой такой у вас в Терентьеве может быть «престольный праздник», когда церковь в вашем селе тридцать лет назад закрыта?
— Ой, осторожнее, доктор!.. Когда били, и то не так больно было!.. Точно: церковь у нас закрытая… я даже не помню, когда она работала… Ой!.. Клуб у нас в церкви… Ой-ой-ой, доктор, голубчик, хоть вы-то меня пожалейте!
— Все уже. Снял. Ддаааа… эко вас угостили… Кто же именно?
— Лучший мой друг, ежели хотите знать, Васька Фоминых…
— Тракторист?
— Ага… Ой! Жжется и это… кхм… даже в нутро отдает…
— Ну и за что он вас — этак-то?
— А кабы кто знал… Он и сам, безусловно, кхм… не помнит. И тем более я его тоже так отделал, что его там положили…
— В больнице?
— Ага. Архангельский Петр Николаевич — главный врач — говорит: «Чуть бы посильнее его стукнули, ну — и конец: становись, ребята, в почетный караул»… Оставил Ваську у себя в палате. «Попробую, говорит, заштопать, что осталось»…
— И не совестно вам?
— Безусловно — совестно. Но ведь: не мы первые, не мы… кхм… последние… Престольный же!
— Тьфу! Глупость какая! Сам же говорит: и церковь не помнит, а вот ведь поди ж ты: чествуете какого-то там «своего» святого, который когда-то был приписан к вашему храму.
— Дык если бы его… У нас, говорят, был Никола, а мы-то бушевали на Илью…
— Еще лучше!.. И кто это вас агитирует за святых?
— Самогон агитирует — а еще кто же? Эта вредная бабка Лукинишна — она как наварит ведра три, а то — четыре, то сейчас удумывает: за кого то есть пить… Покуда не распродаст все, народ и бесится…
— Так ведь сейчас самая горячая пора. Уборка!
— То-то и оно! Мы из-за этого Ильи-пророка слободно можем знамя потерять… Ой-ой-ой, доктор, нельзя ли чем-нибудь послабже промывать: щиплет, проклятое!
— Ничего, ваш самогон не слабее был… И как он тебе глаз не выворотил совсем?!
— Наверное, Илья-пророк заступился за меня… хе-хе-хе… Спасибо вам, доктор, огромадное…
— Стой! Дай руку-то еще посмотрю!.. Ну и орлы! Прямо как на войне!
— Ага. Дядя Семен Чиликин, который три ордена Славы заработал в Отечественную, он как глянул на нас, говорит: «Я с самых госпиталей в сорок третьем году таких повреждений не видывал!»
— Так-таки и не помнишь, из-за чего подрались вы?
— Да кабы мы одни… А то еще душ пятнадцать побито, поцарапано, помято… Но, конечно, мы с Васькой— первыми номерами идем. В смысле увечий. А из-за чего началось, — кто ж теперь может сказать? Моя Грунька разъясняла, будто Василий стал меня попрекать, что я техминимум плохо знаю и в тракторе разбираюсь хуже его. А я ему крикнул, что он на уборке отстает… Слово за слово, а самогон-то уже — внутри нас, он жару наподдал… И народ вокруг тоже весь воспламененный…
