27 мая 1797 года нож гильотины обезглавил двух из этих злодеев, которым чуждо все человеческое. Лавочники вздохнули с облегчением.
А накануне, незадолго до смерти, когда в узком тюремном окне чернело майское ночное небо, один из приговоренных к смерти писал письмо. Может быть, это был предсмертный крик озлобленного заговорщика, призывавшего отравить Сену и взорвать Париж? Или возглас отчаяния? Или призыв к кровавой мести? Письмо сохранилось, вот оно.
«Добрый вечер, друзья мои, – писал он жене и детям. – Я готов к тому, чтобы погрузиться в вечную ночь.
Я легче перенес бы смерть во имя отчизны, прощаясь навеки с семьей, с детьми, с любимой женой, если бы я не видел в конечном итоге гибели свободы. Не думайте, что я сожалею о том, что пожертвовал собой во имя самого прекрасного дела.
…Прощайте. Меня связывает с землей лишь тонкая нить, которая завтра оборвется… Приятно, по крайней мере, умирать с такой чистой совестью, как у меня… Прощайте навеки…»
Так писал главный из «злодеев», его звали Гракх Бабеф. Писал с мужественным спокойствием уверенного в своей правоте человека и с глубоко спрятанной горечью уходящего из жизни. Впоследствии один из его друзей составил список великих людей всей человеческой истории. Тут были и полулегендарный царь Крита Минос, и мыслители древности: Пифагор, Сократ, Платон, и древнеримские борцы за права простых земледельцев – братья Гракхи, и славный автор «Утопии» Томас Мор, и французские просветители Руссо и Мабли, вожди и трибуны великой революции – Сен-Жюст и Робеспьер.
Как же попал в этот перечень славных имен вчерашний землемер и служащий поземельного архива в Руа?
Казалось, что могло быть спокойнее и незаметнее этой должности: перебирать старые акты и договоры, обмерять земельные участки, устанавливать границы между ними, вчитываться в документы об аренде, в крестьянские жалобы и просьбы. Куда уж тут незаметному архивному служащему до философа Сократа, лорда-канцлера Мора и Максимилиана Робеспьера, грозы аристократов! Да и образование скромный землемер получил сам, просиживая ночи над книгами. Ему, внуку крестьян и сыну бедных родителей, нужно было идти работать после нескольких классов начальной школы. Дни шли за днями, сменялись годы, молодой архивариус перебирал бумаги или брел по осенней грязи, в десятый раз проверяя границы полей. И снова вчитывался в бумаги, заполнявшие все шкафы и столы.
Жалобы, прошения крестьян, ограбленных дворянами. В каждой – обман, преступление, слезы и бессильная ярость. А главное – несправедливость. Казалось, в их шелесте слышны человеческие голоса. Протяжные, однотонные голоса – не крик и не слезы, а сдержанный рассказ о страшной жизни целых крестьянских поколений. Долгая однообразная, отупляющая жизнь на земле, где каждый комок и бугорок не просто знаком, но перетроган руками, взрыхлен старым плугом, прополот и убран. Однако земля не своя, половину урожая – сборщику податей. В любую минуту помещик или его сын могут отрезать, а то и отобрать землю, затоптать посев.
