— А по мне, лучше бы в крепости ждать. Пущай сунутся — Мамаевой ордой не одолеют. Да и нам теплее за стенами-то.
Алябьев осуждающе посмотрел на него.
— Тогда уж, Фёдор Васильич, на горячую печь не мешкая правь! Можем ли мы посад на разорение оставить? Иной оборот — людей бы нехватка, а то ведь у нас за две тыщи тут.
Осанистый, всегда серьёзный начальник нижегородских стрельцов Прокудин покачал головой:
— Эк хватил, Фёдор! Неужто мы впустую совет держали?
— Идут! — вдруг раздался всполошный крик, заставив всех немедля разойтись по местам.
Тушинцы двигались скученно, тёмной тяжёлой грудой, ощетиненной частым гребнем бунчуков и копий. Приближаясь, эта груда расползалась в стороны. Конные и пешие были вперемешку, и потому на ходу перестраивались, разъединяясь и снова спутываясь. Мнилось, широко клубится и никак не может обрести покой в бесконечном самодвижении и круговерти огромная туча. Грозовыми ударами гремели набаты. Пурпурное знамя с чёрным двуглавым орлом посредине то пропадало, заслоняемое спинами, то оказывалось впереди, хлопая и расправляясь.
Когда нападающие придвинулись на расстояние пищального выстрела, из-за наспех устроенной загороди грянул первый залп. Облака порохового дыма окутали поле, и чуть он рассеялся, стало видно, что тушинское войско приостановилось в замешательстве, словно им никто не управлял.
Но вот вперёд выехал всадник в золотистом шишаке и блескучем бехтерце, резко взмахнул саблей и, увлекая за собой отделявшиеся от рядов группы казаков, помчался к загороди. С устрашающими свистами, наклонив копья, понеслась конница. Всё больше и больше верховых присоединилось к ней, резвее двинулись и пешие. От гула и топота задрожала земля.
— Не пужайтесь, православные! — лихо крикнул один из стрельцов, вскочив на сани и для примерки в полную силу размахнувшись бердышом. Копья и рогатины выставило встречь войско нижегородцев. Снова грянули пищали.
Сбивая жердевые рогатки, сворачивая сани, тушинцы с разгона врезались в загородь.
Но плотная стена нижегородцев стойко встретила их, не давая продвинуться вглубь.
И в то же мгновение, спокойно выехав из дола, слева на тушинцев ринулась конница Микулина.
Теснимые ею, растерявшиеся тушинцы ещё сильнее навалились на загородь. В давке ломались копья, выпадали из рук щиты, сминались доспехи, раздиралась в клочья одежда. Нельзя было свободно взмахнуть ни саблей, ни топором. Некоторые, бросив оружие, думали только о том, как выбраться из этой невыносимой толчеи. А шереметевские ратники всё напирали и напирали, не давая перевести дух и сгоняя всех в ещё более плотную кучу, словно сторожевые псы стадо.
