— Гоу-гоу!.. — подбодрила она, с шутливой фамильярностью похлопывая гостя ладошкой по спине.
И Никите, действительно, тотчас стало легко. «Гоу-гоу!» — эпизод молодости пронесся перед глазами электрической вспышкой и спалил его сомнения, как молния поляну осенних одуванчиков. Спасение — в наступлении! Он вдруг ощутил себя тем, кем был на самом деле в этом треугольнике, — донжуаном. Которому уже не надо притворяться перед собой. И если тогда, много лет назад, он был воистину невинным, процеловавшимся всю ночь с симпатичной девчонкой, то сейчас заходил к Гарри, испытывая особое мстительное чувство, доступное любовнику, переступающему порог рогоносца, — чувство, которое сродни особой форме власти. И, тут как тут, — услужливое оправдание, кланяясь, помахивая у туфель шляпкой: уж если Гарри терпит рядом с собой рыхлого фаворита Осеннего, значит, достоин подобных ситуаций, — милости прошу. В такой обстановке присутствие здесь же старого друга четы завершает диалектическую справедливость. Никита, прежде чем войти, задержал признательный взгляд на Оля, с трудом усмирив желание благодарно прикоснуться к ее локтю. Однако глаза Оля оттолкнули его своим странным, торжественным, не свойственным ей в юности, блеском:
— Мой муж заждался тебя!
Никита вошел в большую высокую комнату, готовый ко всему, толика торжественности Оля очень кстати передалась ему. О, Гарри, ты совсем не страшен!
— Здравствуй, Ник!
У Никиты подкосились ноги.
Он панически огляделся. Но, секунда — и сомнения развеялись: весь вид человека, стоящего напротив — одежда, мимика, голос — говорил о том, что он и есть хозяин всего. В том числе ему принадлежит и Оля, которая замерла рядом.
Никиту с распростертыми объятиями, встречал… Удав.
Филимон раздобрел, он уже мало походил на того тощего, лысеющего Филю, который, вечно согбенный, курил на лестничной площадке студенческого общежития. Сейчас ни один волосок не нарушал гладкости черепа, зато сутулости как не бывало, — будто в позвоночник вставили штырь: хребет уже не гнулся.
Хозяин всего несколько минут смог уделить Никите: уезжал в аэропорт, провожать делегацию — гостей фирмы, и обещал вернуться нескоро.
— Прости, Ник! Надеюсь, ты позволишь называть тебя как в молодости? — он улыбался необычной для Никиты улыбкой, открытой, уверенной, хозяйской: — Мне кажется, мы все трое помолодели. Во всяком случае, об Оля я могу сказать определенно. Как только увидела тебя в телеэкране — само свечение! Сказала, что не сможет дальше жить, если ты не погостишь у нас. Мы все действительно очень рады. Может быть, это даже кстати, что меня не будет некоторое время: поговорите вдвоем. А потом и я присоединюсь. Было бы, наверное, смешно и непродуктивно, если бы мы, все трое, наперебой… Словом, я не прощаюсь, хотя ужинать вам предстоит без меня. Ник, я надеюсь, что ты не огорчишь нас, и погостишь в этом доме некоторое время… Мы с Оля не хотим слушать никаких возражений! На втором этаже у нас три комнаты, специально для гостей, со всеми гостиничными удобствами, одна из них ждет тебя. Можешь считать, что ты не в гостях, а в отеле, если тебе так легче. Все, решено? Ну, вот и хорошо. Оля, пусть Вано остается дома, а Артура я, пожалуй, возьму с собой, сядет за руль. Заезжал Осенний… Суетится, бедняжка, волнуется, валидол горстями ест…
