У Фили отнимали последнее, что у него оставалось: его Олю. Это продолжалось несколько месяцев. Вано задевал Олю, где только возможно: на выходе из школы, на улице, во дворе. Находился ли в этот момент рядом с Олей Филя, не имело ровно никакого значения. Даже смешно было себе представить, что Вано может уделить какое-то внимание такому ничтожеству как Филя. Вано просто подходил и с неизменной шуткой брал Олю за руку, а Оля отвечала своей словесной остротой, которая никогда не выходила за пределы того, чтобы Вано мог усомниться в своей состоятельности как кавалера. Филя чувствовал, что таким образом Оля доказывает всем свою независимость, а может, даже и в некоторой степени мстит Филе за назойливость. Тогда доведенный до отчаянья Филя, не видя иного выхода, решил навсегда избавиться от причины своего беспокойства — он решил убить Вано.
Поздним вечером, когда отсутствовали родители, Филя, уложив отцовскую двустволку в чехол, не замеченный никем, вышел в темный двор и пошел в беседке, где сидела «блатная» компания Вано. Компания развлекала Олю, которая громко и с явным удовольствием смеялась. В ближайших кустах Филя собрал и зарядил ружье, вставив в один из стволов патрон. Затем вышел из укрытия, попав в пятно света, став видным тем, кто сидел в беседке. Наступило гробовое молчание. Никто из только что смеявшихся не мог говорить, и не только потому, что каждого предельно подавила явная угроза быть немедленно убитым, но еще и потому, что в них целилось «недоразумение», которое вряд ли поймет сейчас человеческую речь. Все разом поняли, что через мгновения, возможно, им придется поплатиться за унижение, в которое повергнут человек, владеющий, пусть слабосильным, но телом, способным с помощью несложного приспособления, их самих превратить в ничто.
Филя, держа палец на спусковом крючке, наслаждался паническим, животным страхом, который читался в глазах Вано, и невероятной покорностью Оли, застывшей у перил беседки. Видимо, впервые испытанное блаженство подобного рода решило исход дела и спасло жизнь Вано и, в определенном смысле, жизнь самого Фили. Для мстительного экстаза хватило и этой немой сцены: Филя выронил ружье и, закатив глаза, рухнул навзничь. Его тело забилось в эпилептическом припадке, что добавило ужасу картине. «Блатные» бросились врассыпную. В беседке остался только Вано в состоянии меланхоличной прострации: он сидел на деревянном полу беседки и тихо плакал. Рядом с колотящимся Филей почти лежала Оля и придерживала его голову, предохраняя от ушибов.
