Конечно же ученые начали с исследования текста самой рукописи. В течение двух лет им доставляли из Центрального партийного архива фотокопии листов рукописей IV тома «Капитала». Лишь в редких случаях, когда какое-нибудь слово было совсем неразборчивым или когда для уточнения времени создания Марксом какого-то отрывка надо было изучить фактуру бумаги, на которой он был написан, исследователи спускались в святая святых архива – в его знаменитые комнаты-«сейфы». Здесь надо было просмотреть искомое место максимально быстро – так, чтобы в наименьшей степени повлиять на установленный в хранилище режим температуры и влажности. По инструкции, действующей в архиве, «посторонние» допускаются в хранилище только в крайнем случае. Обычно хранители архива, скрепя сердце, идут на такие исключения. Но для Брушлинского и Прейса двери комнаты-«сейфа» открывались легко: хранители архива понимали, сколь важная работа проводится двумя исследователями.
Первое поверхностное прочтение рукописи оказалось архитяжким трудом. Маркс писал «Теории прибавочной стоимости» торопясь, скорописью, подгоняемый желанием скорее изложить на бумаге теснившиеся в голове мысли. У Брушлинского и Прейса не было наставника, который мог бы обучить их дешифровать почерк Маркса. Постигали эту науку сами, с помощью старейшей научной сотрудницы института Нины Ильиничны Непомнящей, о которой речь пойдет особо.
Сам Маркс, понимавший, что даже ему будет трудно разобрать свои записи, сделанные в десятках тетрадей, иногда составлял «ключи» к ним. Так, например, он написал «Указатель к семи тетрадям», «Рефераты к моим собственным тетрадям». К «Теориям прибавочной стоимости» он тоже оставил некоторые «ключи». Все листы 23-х тетрадей он пронумеровал. На обложке каждой тетради сделал ее оглавление. Многие тетради прямо или косвенно датировал. Но все равно внутренняя связь отдельных записей воспринималась затрудненно. Дело в том, что Маркс, записав некую мысль, мог сделать и делал пространное отступление от нее и лишь через несколько тетрадей вновь возвращался к этой мысли. Запись носит таким образом не плавный, а «зигзагообразный» характер. Нашим исследователям надо было поймать нити единого логического повествования. Для этого мало расшифровать текст рукописи, надо было глубоко проникнуть в ее содержание.
Два года ушло у Брушлинского и Прейса на первичное прочтение рукописи. В результате был составлен «проект проспекта», в котором исследователи излагали свое мнение по поводу того, в какой последовательности должны быть напечатаны записи, сделанные в различных тетрадях «Большой серии».
