— О, времена! — шептала она, одеваясь. — Паршивое простонародье как было быдлом, так быдлом и осталось. Свидетельством тому хотя бы это отвратительное рубище…
Гроза проходила. Амалия чувствовала это по слабеющим импульсам, которые пронизывали её истинное, эфирное тело. С уходом грозы в ней таяла способность колдовать. Впрочем, теперь ей это и не требовалось. Главное сделано: она обрела плоть.
И тут ей вспомнилось утро — мутное, бледно-серое, какое бывает после затяжного дождя. В это утро она в теле своего мужа вышла из склепа. Её томила нестерпимая жажда. Ей хотелось крови, свежей человеческой крови. И она почти в открытую набросилась на ту девчонку, вторую жену графа, даже не подумав о том, что девчонка может закричать, а крики могут услышать… Результатом её неосторожности стала облава, которую устроило на неё деревенское мужичьё. Перед глазами Амалии замелькали свирепые морды псов, в ушах зазвучал топот десятков ног и крики разъярённых людей, гоняющихся за ней по комнатам замка…
Забывшись, Амалия вскрикнула, закрыла руками лицо. Двести лет прошло, а она помнит то утро, словно оно было вчера!
Она затрясла головой, отгоняя гнетущие воспоминания.
Некоторое время она расхаживала по склепу. Когда ноги привыкли к кирзовым сапогам, села у дверей, где сидел Мелентьев, и стала ждать.
Последние бессильные раскаты отгрохотали вдали, вызвав в галерее слабое подобие эха. «Наверняка уже утренние лучи коснулись замковых крыш, — думала графиня, — а здесь, в подземелье, круглые сутки царит тьма, и невозможно отличить день от ночи…»
Время тянулось до ужаса медленно. К горлу графини начал подкатывать тошнотворный комок, мутилось в голове. Амалия прекрасно знала, что это такое. Знала она и единственное средство, которое могло избавить её от неприятных ощущений. Этим средством была человеческая кровь.
Жажда крови вдруг с небывалой силой захлестнула дух Амалии. И по телу её прокатилась дрожь, сдавило грудь. О, как знакомо ей было это мучительное чувство, доводящее до неистовства, до исступления, и нет от него спасения, только кровь, кровь…
Амалия застонала, скорчилась, закрыла глаза. Боль накатывала волнами. Тряслись пальцы, зубы стучали, перехватывало дыхание; яростное пламя бушевало в голове… Она стонала, прижав лицо к коленям. Наконец не выдержала, разодрала кожу на левой руке и с жадностью приникла к кровоточащей ране. Но нет!.. Амалия в отчаянии кинулась на холодный пол, завыла, застучала кулаками по каменным плитам. Этой крови не принимала её душа, потому что кровь солдата теперь была её собственной… Испуская вопли, полные боли и тоски, она кое-как перевязала рану носовым платком, используя правую руку и зубы.
