Папа, застонал. Страх наказания за ослушание оставило Ваню стоящим, как и прежде, на табурете, хотелось помочь, но еще большее желание одолевало сильнее — убежать, пока не досталось!
Сталин рванул, пролетев над лежачим отцом, смежную комнату, коридор, уперся во входную дверь, кое как открыл, сразу напоровшись на людей в белом, входящих в сопровождении людей в черном. В белом:
— Пожалуйте Иван Семенович на «красную [21]химиотерапийку», у вас еще три сеанса, мы вам тройную дозу вкатим… — Ваня опешил, хотел воспротивиться — ведь это однозначно смерть! Но люди в черном, мило так, с интонациями вкрадчивыми и даже лебезящими:
— Не извольте беспокоиться, Иван Семенович, мы все уладим, ведь вы и папу так любили, и при жизни совершенно безгрешным были — мы вашу жертвочку на свои рамена вывесим и с ними в бой пойдем…
— Почему это «были», я и сейчас еще есть!
— Это мы принепременно сейчас исправим… — И так злобненько хихикая, тем, что в белом приказывают:
— Увеличьте дозу в пятеро, он нам бы хорош был с пенкой изо рта!.. — Тут Сталин понял, что не сможет отвертеться, нужно что-то делать, а поскольку мыслить в ином направлении не был приучен, подумал, что это шантаж, что от него хотят добиться признания, но вот только в чем: «мать их так и этак»! Страх подкрепленный пониманием полного в отношении себя бесправия, и для себя безысходности, подвинул его к самому краю сумасшествия:
— Я папу только что убил!
— Этого мало! Хотя любопытно, и где же трупик незабвенного вашего родителя?
— На кухне…, там….
— Не успели-с закопать-с… Странненько, обычно у вас с этим быстренько… Но этого же мало, вы же знаете, что мы знаем, все, что знаете вы сами…, и это знание свое сдерживаем, дабы вы свое знание сами нам раскрыли, дабы подтвердить наше…, пардон за тавтологию… — ну нам же надо на что-то жить!.. — Ваня осознал, что это тот самый конец, о котором он совсем забыл думать, полагая, что умрет от онкологии. Надежда на выздоровление была, но почему-то боязнь ареста испарилась сразу после оглашения диагноза…
— А что же мне вам сказать?
— А мы поможем… — Тут самый смешной в черном вытащил из кармана брюк огромный рулон туалетной бумаги, не понятно, каким образом там помещавшийся, совершенно исписанный какими-то фамилиями, конец её он протянул своему собрату, отвратительно поковырявшемуся в своей голове, благодаря чему вытащил большой блестящий рог, намотав на него конец бумаги:
— У нас тут списочек, мы за вами все, знаете ли записываем… А вы оказывается честным человеком захотели стать! Михалычу своему, на ладан дышащему, решили открыться! Так он же мусорок, и узнав скольких вы на тот свет то отправили, свой долг обязательно выполнит… — До Сталина дошло, что его толи раскрыли, то ли это не люди, а… — догадка почти убила его, но больше всего, он испугался мысли, что останется здесь навсегда, так и не успев поведать о своих грехах на исповеди…
