Волга, Иртыш, Обь, Енисей, Лена — поперек не переедешь, не то, что концы искать. Поезд ведь 50—60 выжимает, а где-то и того больше вытапливает. И минут двадцать мост не заканчивается. Со скоростью пара сжигаешь мосты за спиной. Идешь по воде в край мошки и морошки. Назад если вернешься, будешь не ты уже.
— Где был?
— У Лены. Сама искупает, сама и обдерет.
Ленабля… Одни бревна, сука… Родине лес нужен!
Есть такое селение в Амурской области, Архара. Плавал я и там. В том смысле, что из окошка видал. Архаровцы из Архары — этим все нипочем. Они мурий(22) видели.
— Ты кто такой? — спрашивают.
Бандит, отвечаешь, к примеру.
— Уши в трубочку сверну.
И выгоняют на пятидесятиградусный мороз. Кожа лопается, когда возвращаешься в теплушку. Люди бывалые в целлофане жиры держат, обмазывают себе кто лицо, кто руки, кому игнат свой дорог — и ему достается. Один х.., не помогает. Я своего битым войлоком все укутывал, чтоб не заморозить. Туркменскую атмосферу создавал. Инстинкт самосохранения, говорят. В любом месте как разденут тебя — что там прячешь, сучонок, валенком обмотался!
— Ты что, командир, буяна прячу, чтоб мороз не отвыецымбарил. Разов восемь уже отвалился, пока ты меня тут шмонаешь.
И в один момент, выпав из автозака, понимаешь, что ты на месте. Периметр оцеплен. По углам вышкари с автоматами. Собачки надрываются, свежак почуяв. Всюду запретки, путанки, зуммер гудит, как в кащенке(23). Человек восемьдесят доходяг с сидорами за спиной строем на плацу. Мороз сопли в носу сворачивает. Метель глаза открыть не дает. Командиры не спешат распоряжения отдать, чтобы время вперед двинуть. В окне изолятора офицерская морда от жары и водки преет. Зэки перетаптываются на месте, не давая ногам отвалиться. Окоченевшее «сссука», сцеженное сквозь зубы, бродит по рядам, сплевывается под ноги, там разбивается в лед. Наконец, вываливается на крыльцо полковник — распахнутый китель, из ноздрей пар.
— Прилетели к нам грачи, пидарасы-москвичи?!
— Сми-рна!
Офицер вдоль строя прохаживается, каждому в харю заглядывает, ме-е-е-едленно, как на опознании. Кто-то срывается:
— Слушяй, командир, не тяни, а? В хату подтяни — там договоримся, в рот твою маму…
И тут мухомор красный вообще торопиться забывает.
— Что, русская зима кавказского человека е/ёт?
Степенно, не торопясь, достает из кителя сигареты и до-о-олго прикуривает на ветру, щелчком потухшие спички в снег роняя: три, четыре, шесть спичек, восемь...
Но закоренеть нигде не дают. Все время ковыряют. Как примешься, так сразу выдергивают. Сегодня Красноярск, завтра Ужур, Решёты… Лагерные хутора: пятьдесят-шестьдесят срубов, штук пятнадцать двухэтажек. Куры, свиньи, лошади возле воды пасутся, полторы коровы гуляет, козы серят. Старые женщины в фуфайках. Всё. Земля кончилась.
