В последнее время я уже не верил в наступление немцев на линию Мажино, теперь снова начинаю верить. В рассказах фронтовых товарищей нет ничего утешительного: по-видимому, немцы одерживают верх во всех перестрелках. Это можно увидеть и в газетных репортажах, если вчитаться повнимательней.
Весной у нас, может быть, будет больше самолетов и пушек, но никак не больше хороших дивизий. Стало быть, Гитлер может спокойно дожидаться весны, а потом бросить на нас два миллиона солдат, измотав за зиму французскую пехоту и английский флот.
Впрочем, если у него хватит припасов, он будет ждать, пока мы покроемся плесенью. Первые признаки заплесневения уже ощущаются.
- Ужинал с Б. де Жувенелем, который никак не может отправиться в свой пехотный полк, где он будет связным. Он изнывает от досады и страха. Этот баловень режима (сын еврейки и министра-радикала), этот любимчик всех легких удач, этот страшно поверхностный талант поставлен к стенке: он вынужден хотя бы делать вид, что сражается за свой режим, вынужден вступить в эту скверную войну, в которую его режим втянул Францию. Ужасно смешно.
Его брат, также женатый на еврейке, освобожден от призыва. Коммунист-миллионер.
Многие недовольны, что я не на фронте. Даю им понять, что мне до смерти осточертела эта грязная политика Европы. Все это подернуто неясной дымкой дежа вю. Невозможно лечь с женщиной, с которой переспал двадцать лет назад. Мальро и Монтерлан тоже сидят в своих норах.
Вернуться к фронтовой каше? Ну уж нет. Я уже не в том возрасте, чтобы сидеть за общим столом, пусть на нем и будет печать страданий и смерти. Я ненавижу наряды, тупую работу, не могу думать о таких мелочах, как солдатская книжка и опись вооружения. Что же до оружия, я неспособен им пользоваться. Оно стало слишком точным, слишком абстрактным, или же мне недостает человечности, человеческой сноровки, чтобы оживить его в ловком обращении.
И потом, я больше не смог бы бороться со страхом, как двадцать лет назад. Мне это было бы легче, чем тогда, но за несколько дней я растерял бы последние крохи здоровья.
Я слишком люблю свои книги, мысли, работу.
А когда закончу "Шарлотту" ? Ведь это не за горами. Что же я буду делать?
Зароюсь с головой в этот дневник? Есть ли в нем какой-то смысл? Я его не перечитываю.
23 декабря
Мне не было еще и тридцати, когда эти праздничные дни стали казаться мне отвратительными. В это время человек сильнее всего чувствует свое одиночество.
