Михаил Васильевич Нестеров | страница 17

В 90-е годы жизни Сергия Радонежского были посвящены пять крупных произведений. Это — «Видение отроку Варфоломею» (1889–1890), «Юность преподобного Сергия» (1892–1897), «Труды преподобного Сергия» (триптих, 1896–1897), «Преподобный Сергий» (1898), а также эскизы к картине «Прощание преподобного Сергия с князем Дмитрием Донским» (1898–1899).

Первым произведением этого цикла была картина «Видение отроку Варфоломею» (1889–1890; Третьяковская галлерея), появившаяся на XVIII передвижной выставке. Работать над нею Нестеров начал в 1889 году.

После заграничного путешествия, которое длилось три месяца, Нестеров приезжает в Москву, и в деревне Комякино, около Абрамцева, принимается за этюды. Первые наброски относятся к 1889 году. Как правило, это конкретные пейзажные зарисовки, оживленные человеческими фигурами. В том же году появляются эскизы, очень близкие к окончательному варианту.

При работе над своей картиной Нестеров придавал первостепенное значение пейзажу. К 1889 году относится небольшой живописный этюд (собрание Н. М. Нестеровой, Москва), послуживший основой решения пейзажного фона. В своих воспоминаниях художник писал: «Как-то с террасы абрамцевского дома моим глазам неожиданно представилась такая русская, русская красота: слева лесистые холмы, под ними извивается аксаковская Воря, там где-то розовеют дали, вьется дымок, а ближе капустные, малахитовые огороды. Справа золотистая роща. Кое-что изменить, добавить, и фон для „Варфоломея“ такой, что лучше не придумаешь. Я принялся за этюд, он удался, и я, глядя на этот пейзаж, проникся каким-то чувством его подлинной „историчности“. Именно такой, а не иной, стало казаться мне, должен быть фон к моему „Варфоломею“. Я уверовал так крепко, что иного и искать не хотел»^>[41].

Найдя убедительный пейзаж, уже написав фигуру мальчика и некоторые пейзажные детали картины, художник никак не мог найти голову для отрока, однако вскоре пришло и это.

«Было начало октября, — вспоминает Нестеров. — Вся композиция картины жила перед глазами в набросках, а вот головы мальчика, что мерещился мне, не было. Однажды, идя по деревне, я заметил девочку лет десяти, стриженую, с большими, широко открытыми удивленными глазами, болезненную, со скорбным, горячечно дышащим ртом. Я замер как перед видением. Я нашел то, что грезилось мне. Это был „документ“ моих грез. Я остановил девочку, спросил, где она живет, узнал, что она „комякинская“, что она дочь Марьи, что изба их вторая с края, что зовут ее так-то, что она долго болела грудью, что недавно встала и идет туда-то. На первый раз довольно. Я знаю, что делать дальше»