— Если сэр желает знать подробнее, то я могу сказать, что самые молодые, это вещицы шестидесятых годов, но есть кое-что и с конца прошлого века.
— Вы хотите сказать, что в этой коробке более ста лет?!
— Да, не меньше!
— И сколько же стоит это бесценное собрание?
— Двести марок. Из примерного расчёта, две марки за год.
«Ну, отец, ты и загнул,? подумал я. — За коробку хлама, пусть даже столетнего — двести марок!»
— Я считал, это стоит, ну, максимум — сто! Может быть даже — пятьдесят!
— Да, так может показаться, если не знать содержимого, — заскрежетал старик. — Здесь имеются поистине старые вещи. Я не знаю, какую истинную цену они имеют сейчас. Я, знаете ли, не интересуюсь последними новостями нынешней жизни, но, я уверен, да-да, уверен, что эта коробка стоит больше чем двести марок. Нужно лишь внимательнее рассмотреть его содержимое. Например, здесь имеются старинные журналы, фотографии. Тут он перешёл на шёпот:
— Фотографии красавиц тех времён, и, причём, в довольно нескромных одеждах и позах…
Уловив, по-видимому, затухающую искорку в моих глазах, он решил быстро исправить положение:
— Но если вас не интересуют щекотливые вопросы жизни, то, подумайте хотя бы, что некоторым вещам по сто и более лет! Взгляните же сэр!..
Заметив в словах старика нотки отчаяния, я почувствовал, как меня тронула жалость.
— Хорошо, если это действительно так — ваше предложение будет интересно, ответил я, скрипя сердце, польстив жалкому созданию.
В коробке были уложены несколько книг и журналов, а так же множество всякой мелочи. И что-то, исподволь кольнувшее, заставило меня дать старику двести марок и забрать коробку.
Дотащив с трудом, купленную мною груду старинных вещичек до машины, при этом, ругая себя за то, что отдал двести марок за какой-то хлам, а потом до квартиры, я сразу же взялся за его ревизию и расстановку кримс-крамс (так называют немцы мелкие безделушки в виде фигурок, статуэток, сувениров) на полках. Расправившись с ними, уже вечером решил просмотреть несколько журналов, входивших в эту коллекцию. Листая архаический номер журнала «Стрэнд мэгэзин» за 1896 год, я заметил, что после девятой страницы шла двенадцатая и этот лист, был слишком жёстким и тяжёлым. Перескок был понятен, — страницы склеились. Пролистав ещё два листа, мне вновь попался такой же тяжёлый, а через два следующих ещё один. Заподозрив в этом хитрость, созданную не случайно, я вернулся к первому тяжёлому листу и осмотрел его грани. У основания страниц, нашёл малюсенькое «окно» и, просунув в него тонкий ножик, стал разделять их.
