– Побрататься с тобой – значит побрататься и с остальными Кронидами. Я не настолько чудовище. Такая жертва мне не нужна.
И потом уже привычно, глазами: «О чем ты хотел попросить меня, невидимка?»
«Мы сражались и проиграли».
«Я видел. Я все время был здесь – много работы… Ты, кстати, бездарно дерешься».
«Нам нужно время».
«Вам нужно перемирие, долгое и мучительное, на которое ваш отец все равно не пойдет».
«Не пойдет, если мы продолжим себя вести как он. Как воины. Как зрелые мужи, которые играют по установленным правилам».
«Значит, хотите воевать как мальчишки?»
«Да – потому что когда мальчишка получает по носу, он не стесняется спрашивать совета у тех, кто мудрее его. Не боится искать союзников в игре там, где никто бы не стал…»
Танат прикрыл глаза. Потом приоткрыл – блеснул вопросом: «Чем я могу тебе помочь?»
– Проведи в подземный мир, – сказал я вслух. – Хочу поговорить с Эребом и Нюктой.
* * *
Это чудесно – дружить с чудовищем. Бог, человек, сатир – кто угодно бы разразился визгом: «Ты пришел ко мне только чтобы проникнуть в мой мир! Ты меня используешь!»
В Убийце начисто отсутствовала подобная чувствительная чепуха.
«Пошли», – сказал он, пожимая плечами.
Чего там, мол. Легко. Нюкту не обещаю, она вон сейчас на небо колесницу выкатывает, а поболтать с Эребом – всегда пожалуйста. Ты ведь помнишь, Кронид, что только безумный осмелится беседовать с первобогом, олицетворяющим Неизбывный Мрак?
А как же, помню. И с Лиссой-безумием я знаком не понаслышке: она после памятной встречи от меня на карачках куда подальше уползает и всякому встречному-поперечному доказывает: «Этот и без моей работы ушибленный».
А еще молодость склонна к отчаянным поступкам.
Сразу я, конечно, в подземный мир не сунулся. Отоспался, зарастил раны, пару раз навестил Левку, дождался, пока появится определенность: отец собирает войска для штурма Олимпа, Офрис – кипит от подготовки, затевается что-то грандиозное…
Тогда решил – пора, других путей нет. Поколебался на мгновение: сказать ли братьям?
Не сказал.
Гелиос готовился выкатить на небо свою колесницу, когда я явился к указанному Танатом месту: мысу, который сейчас носит название Тэнар.
Вдалеке, недовольное чем-то, шипело море, кусало берег пенными бурунами. В шум волн вплеталось почти такое же недовольное ржание: словно из волн набегали на берег попастись табуны лошадей. На самом деле это исходила обидой моя квадрига[1], оставленная у последней чахлой рощи, которая встретилась по пути.
