Потом из самой глубины донеслась разнузданная песня о прелестях нимф, и прыснула за спиной Судьба.
Безмолвие кончилось.
Стены всхлипывали, темнота липла к лицу жалобно, мельтешила оттенками – мол, сделай же ты что-нибудь, невидимка!
Скучала без тишины. Все пыталась нашептать, что верный порядок тут какой? Правильно: тьма и безвременье, безвременье и тьма. Еще тишина и пустота. А вы что творите?!
Вот если тишина – то и молчи, – мотал я головой, отгоняя мельтешащие оттенки. Что я-то сделаю?
Пять деточек Крона в одной темнице, откуда тут быть тишине!
Да и Посейдон – не Гера: в лужу головой не воткнешь, не докажешь, что тут молчание ценится. То есть, я пытался, конечно, только в лужу мы грохнулись вдвоем, и челюсть потом болела зверски.
А этот только заржал.
Вылез из лужи – слизкий, вонючий, но все равно румяный – отфыркался и загоготал, разорвав тишину в клочья.
– А я уж было скучать стал, – выдохнул наконец. – А ты, брат… ничего парень… с тобой не скучно! Ну, бывай.
И поскакал обратно в лабиринты – чудовищ распугивать. Отец, видно, был зол за свой выломанный зуб: глотал всех подряд, десятками, и я не выпускал из руки очередной источенный временем меч, и Танат почти все время был неподалеку, и мы тоже были виноваты перед здешними лабиринтами: мы в клочья распарывали тишину звоном клинков на поединках.
Дети Крона, рассыпавшись по чертогам времени, принесли с собой частицу своего прадеда – предвечного Хаоса. С явлением Посейдона это выплыло наружу.
Меньшой с улюлюканьем гонялся за чудовищами по всем лабиринтам, не убил ни одного, но доводил до такого ужаса приставучестью и взрывами радостного ржания, что приканчивать их не составляло труда – чуть ли не сами ползли, с мольбой в глазах… Сколько-то раз брата довели до гнева – оказалось, это еще хуже, от дикого рева («Уроды!! Прибью!!!») здешние лабиринты отошли нескоро, и стены потом долго вздрагивали и холодели от каждого звука.
Внимали дышащие вечностью стены. Возмущались кучи хламья, которые громоздились вдоль стен. Мы, мол, сюда умирать попали, – возмущались. А эти – живые…
Время настороженно крутило носом – прислушивалось. Вон звон клинков – опять, значит, Танат прибыл. Конец, значит, очередному Кронову посланцу. И Аид носится: ох, этот невидимка, когда уже угомонится?! А там еще – шипящий, свистящий клубок – это Гелло…
– Ге-е-е-естия-а-а-а! – бичом нахлестывает тишину надменный голосок Геры. – Я палец прищеми-и-и-ила-а!
Визжит Деметра: опять на какую-то тварь наткнулась в своих поисках то ли еды, то ли одежды.
