174
ский и Сан-Францисский. Своей удивительной жизнью он многое сказал и Европе, и Америке, и Китаю — о любви, о милосердии, о монашеском подвиге. И об истинной Церкви, которой принадлежал всей душой.
О грешниках писать и говорить легко, поскольку «от нихже первый есмь аз». Частично — опыт, частично — воображение помогут продумать любую ситуацию из той области жизни, где царствуют похоть плоти, похоть очей и гордость житейская. Гораздо тяжелее говорить и писать о святых. Адекватного опыта нет. Рискуешь либо сорваться на щенячий восторг и неуёмные похвалы, либо впасть в сомнение. Обе эти крайности соприкасаются и даже сливаются в духовном мире, где земной глаз ничего разглядеть не может. Именно сомнение любит прятаться за пышными похвальными фразами, и именно любителям дифирамбов больше других угрожает отпадение в неверие.
Похвала святому — это не свидетельство лояльности, подобное стихам о вожде, которые пишут, чтобы не расстреляли. Наши слова самому святому зачем? Если о святом человеке и
175
говорить, то лишь затем, чтобы через его опыт открыть глазам церковного народа некую важную грань духовной жизни. Может — несколько граней, но обязательно — актуальных, не для красного словца и не в копилку эрудита, а для жизни.
Вот я собрался говорить об Иоанне (Максимовиче) и, как всегда в подобных случаях, некоторое время молча сижу и к себе прислушиваюсь. В голове — тишина, не от отсутствия мыслей, а от удивления пред масштабом личности. В руках— лёгкая дрожь от величины задачи. Всего не скажешь, значит, надо говорить главное. Что?
Начну с литургии. «Весь от Бога освящен священнодействием Пречистых Тайн», — так об Иоанне говорится в тропаре. Служил он часто, почти ежедневно, независимо от того, много или мало людей было в храме. Любил служить как простой священник и потреблять Святые Дары после службы. Потреблял долго и в это время молился над Кровью Иисусовой. Один Бог знает жар тех молитв. Помню, в книге о Паисии Святогорце говорится, что некий священник, потребляя Святые Дары, всегда плакал, и его смущало, что «гадкие» слёзы капают
176
в Чашу. Отец Паисий сказал ему: «Помолись обо мне, чтобы Господь дал мне твои „гадкие“ слёзы». Видимо, у владыки Иоанна было что- то подобное, и больше этого было. В любом случае, из алтаря он не выходил долго. Мог ещё читать Евангелие, мог молиться по чёткам. Покидая святилище, со вздохом мог сказать: «Как не хочется уходить из храма».
Любая литургия служится «о всех и за вся». Любая литургия есть событие вселенской важности. В службе сжимается вся история мира до размеров геометрической точки. И прошлое, и будущее мира сворачиваются внутрь, как свиток, как небо в Апокалипсисе, к центру, и служащий священник видит и то, и другое вместе. Вот одна из цитат благодарения: «Поминающе вся о нас бывшая: Крест, гроб, тридневное Воскресение, на небеса восшествие, одесную седение, второе и славное паки пришествие». Второе Пришествие тоже вспоминается! Служащий священник или епископ выходит за рамки временных условностей и становится активным участником всей человеческой истории.
