культуры масс деятели Февраля и не могли разработать дееспособный проект.
В действительности приготовление структур для дворцового переворота (который стал революцией), началось уже после революции 1905 г. Одной из программ было возрождение российского масонства с помощью главных западных лож, а в 1912 г. — учреждение Великого востока народов России (ВВНР), политической организации, которая служила «подпольем» элите политических диссидентов под защитой международного иммунитета.73
В ноябре 1913 года на совещании октябристов Гучков заявил о невозможности реформировать царский режим. По его словам, «глубокий паралич государственной власти» довел до того, что у страны нет «ни государственных целей, ни широко задуманного плана, ни общей воли». В этом состоянии октябристы, «вынуждены отстаивать монархию против монарха, церковь против церковных иерархов, армию против ее вождей, авторитет власти против носителей этой власти». И вывод: «Россия на пороге новой революции».
С началом I Мировой войны массовое сознание стало меняться, и кадеты опасались, что революция теперь была бы «несчастьем для России», потому что верх могут взять не либералы, а «крайне левые», которые «первыми утопят кадетов, а затем и умеренных социалистов». Еще в 1912 г. правый кадет Изгоев рассуждал примерно также: «Если реакции не будет положен предел, если конституционных сил России окажется недостаточно для мирного государственного преобразования, то большевизм, несомненно, будет победителем и загонит ликвидаторов [партии большевиков] в задний угол». А сразу после осуществления Февральской революции в кадетской печати излагалось высказывание Милюкова, что революция, якобы, была сделана, чтобы «успешно завершить войну».74
Эсеры с 1912 г. и позже придерживались такого прогноза: цели назревающей революции — достижение политической свободы, национальное самоопределение, которые и позволят произвести социально-экономический переворот («закладка кирпичей в фундамент будущего здания социализированного труда и собственности»). Правда, ближе к 1917 году эсеры стали говорить, что революция будет одновременно и «демократической, и социальной, и политической».75
Как проект это принять трудно. Именно поэтому, объединяя в своих рядах слишком разные в идеологическом плане силы, штаб революции и Временное правительство взяли на вооружение принцип непредрешенчества. Такой несовместимый состав правительства заведомо не мог принять крупное принципиальное решение. Поэтому политики этой коалиции говорили, что через какое-то время власть перейдет к Учредительному собранию, оно и представит проект устройства новой России. Даже объявить Россию республикой они не решились, хотя съезд партии кадетов 25 марта 1917 г. единогласно высказался за «демократическую парламентскую республику». Судя по многим наблюдениям очевидцев, в Учредительное собрание мало кто верил — и прежде всего, само Временное правительство.
