— Ладно, считай, что мы договорились. Хуамбо должен прийти ко мне сегодня или завтра. Самое позднее — завтра. А если ему удобно, то пусть приходит после семи вечера на работу, где всю ночь нас тиранит электрическая музыка… Эта «Рокола» похожа на электрический стул, на котором убивают током, вместо того чтобы расстреливать… пусть уж лучше меня расстреляли бы…
Дальше они шли молча. Это было не просто молчание улицы. Это было чудо — молчание прозрения: молчание, обволакивающее, сливающееся с молчанием земли, охраняющей покой мертвых.
В опаловой дымке при свете последних, высоких звезд перед ними возник Серро-дель-Кармен, и на вершине его в густом тумане, словно в пене бушующего прибоя, угадывался — точно деревянное изваяние на носу древнего корабля — силуэт часовни.
Мулатке и велосипедисту, шедшим, как во сне, показалось, что они очутились в каком-то неизвестном городе, среди людей иной эпохи. Из Сантьягоде-лос-Кабальерос приехали на конях какие-то персонажи в смехотворных, чуть ли не карнавальных одеяниях. Дамы. Епископ. Монахи. Пехотинцы XVI века. Слуги. Индейцы. Целая свита. Собравшись у подножия холма, они начали подниматься к часовне: самые богомольные впереди, затем студенты-богословы университета Сан-Карлос, дамы в сопровождении вооруженных капитанов с плюмажем на шляпах и, наконец, покровительница этого паломничества — золото-серебряный образ девы Кармен — той, которая сопровождала дона Пелайо.
Строитель часовни Хуан Коре, вышедший навстречу благородным и знатным обитателям столицы королевства, свернул с пути и направился к Анастасии, мальчику и велосипедисту. Они были уже близко друг от друга, вот-вот должны встретиться — оставался один только шаг, и они непременно столкнутся, — однако они не остановились и не столкнулись; отшельник прошел будто сквозь них, а они прошли сквозь спешившего испуганного отшельника, точно пересекли стлавшийся в низине дымок.
— Что случилось, брат? — спросили они его.
— Инквизиция!.. Инквизиция!.. Не задерживайте меня, дайте пройти!
— Проходите, брат, проходите!
— Вы задерживаете меня. Вам предстоит сделать то же, что делал я три-четыре века назад, взяв на себя великую милосердную миссию — защиту индейцев от испанских конкистадоров, и за это меня все время преследует святейшая инквизиция!
— Брат Хуан…
— Не называйте меня братом, иначе вас сожгут вместе со мной, меня обвиняют в том, что я чужеземец и занимаюсь волшебством!
И после паузы, трепетной, словно листья пальмы, посаженной близ часовни еще отшельником, зазвучал голос Хуана Корса:
