— В триумфальной колеснице?…
— Да, друг мой… — И гость, заметно взволнованный, встал и обнял дона Непо. — Если все это происходило в триумфальной колеснице, пусть вашими устами глаголет истина… — И тут же, чуть отстранившись от дона Непо, попросил: — Не спешите поздравлять меня, до триумфа еще далеко… Лучше ущипните!.. Ущипните меня, теперь я хочу убедиться, что не сплю!..
— Три… три… три… утра уж наступило…
— Сосут и сосут эти грин-н-н…
Так и замерло это слово в разинутом рту Анастасии. «Грин-н-н» — звоном погремушки отдалось в переносице. «Грин-н-н…» — задержалось в рассеченных, разбитых губах. Не могла она сразу сообразить, где еще была боль — «гринн-н-н-н…» — пока не поднялась и не выплюнула первый кровяной сгусток, за которым, разбавленная слюной, потекла жидкая кровь, горячая, клейкая.
Полицейские янки ловко прыгали с подъехавшего военного грузовика — некоторые, не дожидаясь, когда машина остановится, соскочили на ходу, — и штурмом захватили бар «Гранады»; остальные ворвались через боковую дверь, к которой прильнула было мулатка, пытаясь разглядеть, что происходит в зале. Каски, ботинки, кожаные ремни — все заплясало под взлетавшими резиновыми дубинками, под кулаками, пинками; удары сыпались сверху и снизу, справа и слева.
А возле бокового входа с трудом подымалась с земли мулатка. Ее никто не собирался избивать — очищая себе путь, янки так основательно стукнули ее по спине, что она свалилась и, падая, ударилась лицом о косяк двери, в которую подглядывала, как перепившиеся верзилы пытались линчевать бармена: он осмелился отказать им.
Линчевание предупредил наряд военной полиции; выручив из беды перепугавшегося насмерть бармена, полицейские принялись выгружать гигантов из бара: их вытаскивали, подхватив под мускулистые ручищи, — и рыжие и белобрысые головы раскачивались, как подвешенные горшки с медом; волокли пьянчуг — и огромные ножищи чуть не вспахивали землю. Вдребезги пьяных, лежавших неподвижно, будто сраженные в битве, поднимали и, придерживая на весу, тащили до ближайшего грузовика, одного из тех, что каждую ночь — совсем как муниципальные мусоросборщики — подбирали пьяных солдат в барах, кабачках, клубах, погребках и в домах терпимости.
Это была обычная «молниеносная операция». На какое-то время в баре стало легче дышать. Но вот нагрянула новая компания гуляк; сначала они танцевали в салоне, а когда кончился вальс трех часов утра, заняли со своими партнершами освободившиеся места и потребовали виски, пива, рома, коньяку. Сменившийся бармен не стал их ограничивать.
