Осудив порок стоиков, щедро наградили добродетель доносчиков. Обвинители Тразеи, Эприй Марцелл и Коссутиан Капитон получили пять миллионов сестерциев (500.000 рублей). Осторий Сабин, обвинитель Сорана и Сервилии, получил за спасение отечества от дряхлого старика и девятнадцатилетней глупенькой женщины 1.200.000 сестерциев (120.000 рублей). Не был забыт, конечно, и Эгнатий, но ему деньги не пошли впрок. «Он послужил примером, как нужно остерегаться не только людей порочных и запятнанных дурными делами, но и таких, которые, под видом добродетельной жизни, являются лицемерами и коварными друзьями». Повидимому, кафедра этого изумительного профессора, который, уча началам дружбы, так подло продавал своих друзей, потеряла своих слушателей. Пять лет спустя, Флавианская революция смешала шашки в римской республике, и стоическая аристократия получила возможность посчитаться кое с кем из былых врагов своих при Нероновом режиме. Великий и истинный учитель стоической секты, Музоний Руф, поднял в сенате вопрос о реабилитации священной памяти Сорана. Процесс его был подвергнут пересмотру, а доносчик Эгнатий привлечен к ответственности. Как и следовало ожидать, Музоний Руф провел дело превосходно. «Маны Сорана получили удовлетворение», а Публий Эгнатий Целер был осужден, хотя защиту его вел, далеко не к славе своей, знаменитый еще более Музония Руфа, циник Деметрий: тот самый, что, в качестве как бы духовника от философии, присутствовал при последних минутах Тразеи. Несомненно, большой и острый, но капризный ум Деметрия скрывал под философской оболочкой огромное и чересчур хвастливое тщеславие. Деметрий — правда, убежденный, но уж слишком громкий фразер и позер. Впоследствии, при Веспасиане, ему ужасно хотелось «пострадать» за свой образ мыслей, а хитрый старик-император именно этого-то удовольствия и не хотел ему доставить. Странный каприз Деметрия выступить защитником заведомого негодяя Тацит справедливо аттестует скорее честолюбивым, чем честным. То-есть, Деметрия, кажется, взял задор доказать, что хороший адвокат в состоянии вызволить из-под суда даже и несомненно виновного человека. Но личность Эгнатия, «предателя и осквернителя дружбы, за наставника которой он себя выдавал», внушила судьям непобедимое отвращение. Сам Эгнатий чувствовал себя столь безнадежно преступным, что не имел духа возразить обвинителю хотя бы единым словом. Сенаторы сделали Музонию Руфу овацию, достойную его честного подвига. Деметрий же ушел, освистанный. (См. в томе III «Зверя из бездны» и мою работу об «Античной Магии», а также прим, в конце книги.)
