— Прошу меня извинить, но ничего подобного я не утверждал. Я видел корабль спустя пять минут после попадания торпед, и действительно, команда покидала его. Но будь я на месте капитана, отдал бы приказ эвакуироваться еще раньше. Палуба уже уходила под воду, крен приближался к точке опрокидывания. Что до конструкции, то мне известно кое-что об итальянских военных судах, и должен заметить, что крейсера типа «Гарибальди» снискали всеобщее признание как корабли технически совершенные и надежные.
— Вот именно — такие надежные, что тонут в пять минут.
— Если бы вы потрудились прочитать мой рапорт, герр Шлюссер, то знали, что пущенные с U-8 торпеды взорвались в 8:31, а затонул крейсер в 8:39, а это получается восемь минут. Что до скорости, с которой «Бартоломео Коллеони» пошел ко дну, то могу лишь ответить, что построенные пятнадцать-двадцать лет назад суда не имеют такого количества водонепроницаемых переборок как современные, тогда как разрушительная мощь торпед значительно возросла. Наши немецкие союзники убедились в этом в прошлом году, когда Веддинген за час потопил три английских броненосных крейсера. А когда Трапп торпедировал в апреле «Леон Гамбетта», тот пошел ко дну за девять минут, хотя по водоизмещению втрое превосходил «Бартоломео Коллеони».
Шлюссер, как я видел, испытывал теперь крайнее раздражение. Добродушие было отброшено, и голос его обрел более естественные язвительные нотки.
— Так-так, герр шиффслейтенант, теперь вы, полагаю, заявите, что итальянские моряки — герои, а не трусливая шайка латинских выродков?
— Чрезвычайно любопытное определение, герр Шлюссер, — парировал я. — Вам наверняка известно, что в вооруженных силах нашего императорского величества служит большое число этнических итальянцев. Считая двоих в моем экипаже. Все они минувшие десять месяцев сражались с безупречной храбростью. Или вас стоит понимать так, что итальянцы из Италии — это презренные трусы, тогда как наши — отважные парни? А если так, то означает ли это, что итальянец превращается из героя в труса и наоборот при пересечении пограничного поста в Чивидале? Я задаю эти философские вопросы, герр Шлюссер, потому как являюсь простым моряком, и нуждаюсь в помощи такого образованного господина как вы.
Стало ясно, что интервью закончилось. Мы расстались подчеркнуто вежливо, и я направился в свою каюту. «Бартоломео Коллеони», вот значит как, думал я по пути. В 1909, во время визита в Специю, я лично топтал его палубу, а теперь отправил этого красавца с безукоризненно надраенной тиковой палубой и бортами в шаровой краске на корм червям и рже на дно Адриатики. Ну, хоть большая часть экипажа спаслась. Мне почему-то хотелось, чтобы Шлюссер и его дружки ура-патриоты поглядели на то, как бедолаг с крейсера рубит винтом. Быть может, это заставило бы их посмотреть на ситуацию иначе? Да только едва ли…
