Странный то был город, Пола — порождение империи в пропорции даже большей, чем большинство иных городов старой монархии. В те дни еще можно было встретить людей, помнивших, чем была Пола в 1830-е: гнусная дыра, где пара сотен жителей тряслась от малярии в разбросанных на руинах римского города хижинах; жалкая рыбацкая деревушка у черта на куличках, где на стенах амфитеатра печально ворковали голуби, и единственной связью с внешним миром служил пакетбот компании «Аустро-Ллойд», заходивший раз в месяц по пути из Триеста сгрузить мешок-другой почты. Но после бунтов 1848 года все переменилось. Венеция перестала быть надежной базой для растущего австрийского флота, поэтому вспомнили о Поле. Болота осушили, проложили сточные канавы, построили причалы, сухие доки и ремонтные верфи, для растущего населения воздвигли жилые кварталы и госпитали. Город обзавелся тремя столпами австрийской цивилизации: казармами, кофейней и театром, тогда как порт окольцевали таверны и бордели. Последние, мне кажется, окружают любую военно-морскую базу со времен древних греков, выходивших в море на триерах. Пола начала приобретать определенный вес в мире.
Стоило поглядеть на гавань, обрамленную невысокими, поросшими сосной горами, и причина существования города открывалась как на ладони, будучи ошвартована в три ряда позади форта Франц. Неизменно самый малочисленный среди флотов великих держав, k.u.k. Kriegsmarine тем не менее представлял собой тем утром весьма впечатляющее зрелище. Сначала три красавца-сверхдредноута класса «Тегетхофф» — четвертый дооснащался у стенки Арсенала. Затем три эскадренных броненосца типа «Радецкий» — корабли устаревшие, но все равно мощные. Ближе к выходу из гавани располагались три корабля типа «Эрцгерцог». Австро-венгерский линейный флот был карликовым в сравнении с могучими британскими или немецкими ВМС, или даже с французскими, но представлял собой достаточно внушительную силу, чтобы оборонять шестисоткилометровое побережье монархии — задача, с которой он успешно справлялся до тех пор, пока старая Австрия не распалась на куски изнутри.
Уже девять месяцев прошло с тех пор, как европейские народы с дикой яростью вцепились в горло друг другу, и три миллиона молодых людей уже лишились жизни. А конца не предвиделось. Война, которая должна была закончиться — как уверяли все — к Рождеству, обещала теперь затянуться — как уверяли все — аж до августа или до сентября, и солнышко, так дружелюбно согревавшее меня тем утром, разгоняло в те самые минуты и рассветный туман над первоначальными линиями траншей, змеившимися через поля во Франции и Бельгии.
