— Напротив. За три года и семь месяцев войны на Средиземном море я потопил броненосный крейсер, эсминец, вооруженный лайнер и подводную лодку. А еще уничтожил или захватил одиннадцать грузовых судов общим водоизмещением в двадцать пять тысяч тонн, и сбил управляемый аэростат… — Кевин смотрел на меня, открыв рот, не в силах вымолвить ни слова. — Помимо этого, я повредил легкий крейсер, эсминец, вооруженный траулер и по меньшей мере два транспорта.
Тут Кевин снова обрел дар речи.
— Старый враль, как только не стыдно в таком-то возрасте, а?
Я понял, что беседа зашло слишком далеко.
— Молодой человек, — заявил я, стараясь принять тон новоиспеченного лейтенанта, оскорбленного в лучших чувствах у входа в кафе-мороженое. — Обязан вам сообщить, что в былые времена, как офицер дома Габсбургов я почел бы своим долгом извлечь кортик и покромсать вас как паршивого пса уже за то, что вы усомнились в моей правдивости. На деле, меня отдали бы под трибунал и лишили звания, если я не убил бы вас на месте. Оскорбивший офицера оскорбил тем самым саму монархию.
К моему удивлению, Кевин тут же раскаялся.
— Прошу прощения, я вовсе не хотел обозвать вас лжецом. Просто все эти вещи, которые вы говорите, выглядят… ну, несколько неправдоподобно. — Тут парень придвинулся поближе. — А как насчет рассказать? Всегда обожал классные истории, с тех самых пор, как будучи пацаном, наслушался их от предка. Пока тот не сбежал.
Потом Кевин понизил голос и сунул руку в задний карман джинсов.
— Как насчет курнуть, а? Старой коровы Фелиции нет сегодня, поэтому она нам не помешает. А то всегда рыщет вокруг да около.
Сестра Фелиция — грузная, уродливая монашка из Познани, которая заправляет повседневными делами приюта с тактом и обаянием старорежимного прусского фельдфебеля. Разве что кончики усов не подкручивает.
Предложение сигареты (вежливо отклоненное, поскольку я уже много лет назад бросил курить) я истолковал как неопровержимый знак доверия и расположения со стороны Кевина. Подложив под голову скатанную куртку, он прикурил и улегся на траве рядом с моим креслом. Потом выдохнул клуб дыма и закрыл глаза. Здесь, в маленьком саду, нас никто не мог увидеть. Из кухни слышался стук кастрюль и чашек, а из открытого окна лестничного проема — характерный звук перебранки двух престарелых поляков, на удивление умиротворяющий на расстоянии, как будто теннисный мячик гоняют туда-сюда по корту. Пользуясь непривычным теплом и безветрием, вились вокруг цветов пчелы, а издалека доносился шум атлантических валов, разбивающихся о берега бухты Пенгадог, а также слабый рокот трактора, работающего на поросших папоротником склонах Сефн-Гейрлвида.
