Вулф откашлялся.
— Эти рассуждения поставили меня в тупик. Ведь имелось двое людей с куда более убедительными мотивами. Это мистер Обри и миссис Карноу. Им не только грозила утрата куда большей суммы денег, нежели любому из вас, но и более непоправимое несчастье. Он потерял бы ее, а она его. Так что нет ничего удивительного в том, что мистер Кремер и его коллега были под влиянием такой яркой мотивации преступления.
Возможно и я бы тоже пошел но неверному следу, если бы не два обстоятельства. Первое, это мой собственный вывод, что ни мистер Обри, ни миссис Карноу не совершали преступления. На чем я его основывал? Если бы они убили мистера Карноу, то разве явились бы ко мне непосредственно сразу после этого страшного акта, чтобы поручить мне вести переговоры от их имени с человеком, которого кто-то из них только что застрелил? Можно, конечно, предположить, что у них была дальновидная цель создать впечатление, будто они ничего не знали о его смерти. А я сидел бы тут и разговаривал с ними на протяжении часа с лишним, и в мою душу ни разу не закралось подозрение, что они обманывают меня. Но это невероятно. Так что я был вынужден либо отказаться от официальной линии полиции, либо согласиться с нелестным выводом о моей наблюдательности и знании человеческой психики. Сделать выбор мне было несложно.
— К тому же миссис Карноу была вашей клиенткой! — не преминул подкусить его инспектор Кремер.
Вулф даже не взглянул в его сторону, посчитав ниже своего достоинства реагировать на такие низкопробные выпады своего извечного противника. Он продолжал ровным голосом:
— Вторым обстоятельством явилось то, что мне была подсказана возможность существования другого мотива преступления. Подсказана в письме, которое миссис Карноу показала вчера. Это — последнее письмо, полученное ею от мужа из Кореи почти три года назад.
Вулф выдвинул ящик письменного стола и достал оттуда несколько листков бумаги.
— Вот это письмо. Сейчас я прочитаю вам только относящийся к делу отрывок: «Кстати о смерти. Если кто-то подстрелит меня вместо того, чтобы подставить себя под мою пулю, кое-что, сделанное много незадолго до отъезда из Нью-Йорка тебя потрясет. Мне бы хотелось посмотреть, как ты все это воспримешь. Ты неоднократно заявляла, что никогда не переживала за деньги, они того не заслуживают. Ты также говорила мне, что я всегда произношу сардонические речи, но у меня не хватит духу действовать сардонически. На этот раз ты посмотришь! Признаюсь, что мне придется умереть, чтобы получить возможность „смеяться последним“. Но это будет сардонический смех! Иногда меня берет сомнение, люблю ли я тебя или ненавижу. Эти два чувства трудно разделить. Вспоминай меня в своих сновидениях».
