— А потом налетели люди. Стали кричать, стучать, и я спряталась в яму, которую ты выкопала. Меня не нашли.
Рая набросила дырявый платок на голову и сказала:
— У нас нет больше времени. Мы уходим...
Дождавшись ночи, мы вышли к заброшенному кладбищу. Нужно сказать, что за пару лет оккупации зона отчуждения Глюк превратилась в одно большое, плотно охраняемое кладбище. Пожалуй, только Рае и мне могла прийти отчаянная мысль нарушить табу, чтобы стать свободными. Я осталась в засаде за старым надгробием профессора Стукалова, моего деда, единственного славянина в семье, откуда вслушивалась в сгущавшиеся сумерки. Перед темнотой я бессильна, но мой слух никогда меня не подводил. Я безошибочно определила по шагу приближающийся патруль, крыс, что скреблись в старом склепе, ржавых собак, рвавших труп застреленного соседа Василия Кузьмича, по совместительству неудавшегося беглеца. Вот лисица лакомится вялыми ягодами шиповника, вдалеке загрохотала машина съеденной резиной по грунтовке километра за два отсюда. Еле уловимый женский крик, собаки протащили что–то тяжелое, шаг Раи и легкое притопывание Фириных маленьких ножек. Приближался патруль. Скрип сапог, выстрелы, крики, Фирин голос, шаги все ближе и ближе... Наконец кто-то навалился на меня, запах Раиного дешевого одеколона ударил под дых.
— Если бы ты не подала знак, нас бы прихлопнули. Ну и слух у тебя, подруга!
— Ты что творишь, глупая?! — набросилась я на Раю. — Мы же договорились, что вы будете ждать меня вне зоны...
Несколько минут мы молчали. Клокотал в горле гнев, Рая меня подвела! Она не должна была вернуться.
— Фира?
— Все прошло отлично.
— Как там за территорией?
— Свобода. Мир в сказочных огнях, сверкает, переливается... Они там постоянно у зоны дежурят, ждут нас... Фиру сразу унесли на руках, а я подвела тебя. Прости меня.
— У тебя кровь, — прошептала я.
— Патрульный в меня попал! Да еще за проволоку зацепилась. Я вся протекла.
После той страшной ночи Раю свалила температура. К утру весть о Фирином побеге облетела зону Глюк. Ходили разные слухи, но толком никто ничего не знал. Тихоня Фира, еврейка, чья судьба была предопределена, некая жалкая тень зоны, носатая Фирка, как ее называла Раина мать, Фира, в которой с самого рождения не было и доли отваги, чтобы сопротивляться безумию Глюк, теперь представлялась героиней в глазах оставшихся за проволокой. Но я и Раечка знали, что дело не в Фире. Всему причиной перманент, всколыхнувший зону Глюк. Изменив черному цвету, Фира вобрала в себя солнечность волос Марлен, сделав шаг навстречу свободе.
