Это нужно мне, чтобы задохнуться от счастья…
Но войска оставляют город,
Дорога тяжела — переправы, пыль, неистовый центурион…
Мы не встретимся,
И где-нибудь в пыли под гранитной скалою
Останусь лежать беззащитно недвижим
Я, а не он…
Увертюра
Ты ветер над полем, полынным, штормящим, прогорклым,
Несущий листву непонятных ночных сообщений,
Ты гений,
Бессонный, бездарный, бездушный, стоокий,
Но все–таки гений…
Ты утро, ты кофе, ты несколько слов на прощанье,
Бессмертие книг и прочитанных лекций минутность,
Ты гулкость ступеней, ты тело, покрытое тканью,
Безлюдие улиц…
Ты снег в декабре, ты деревья, фонарь у подъезда,
Прогулка с собакой под вечер в преддверии чая,
Ночные беседы на кухне, вино, сигареты,
Звонки, на которые
Не отвечали…
Когда–то (полвека тому) это стало телесным,
Вселенная выросла, вместе с тобою взрослея,
Но, кажется, скоро
Придуманность эта исчезнет,
Как ветер, как утро, как гулкость озябших ступеней…
* * *
В этом пространстве выжить — полдела,
Это пространство опухших вен.
Ты ничего рассказать не успела,
Но успел сгореть Карфаген
Твои соседи ходят строем,
Твои соседи боятся ночей,
Ночи звучат отголосками боя,
Криком раненых, звоном мечей.
Солнце спускается, воет ветер,
Скрипит телега под песни волков…
Если мы с тобой куда-то и едем,
Мы едем через Ростов…
Мария
Мария красива, потому что она Мария,
Потому что она существует в написанных кем–то полотнах.
Она королева эфира, вырывающегося из диглоссии
Несказанных слов, мелодий свинга, души бесплотной.
Мария ходит в красивых одеждах, а иногда без оных,
И это важно — она гармонична в обнаженности времени,
И утром ее согреет кофе, озвученный в телефоне
Вчерашнего дня, прожитого келейно
В разговорах с подругой, в заботах о хлебе насущном,
В прикосновеньях дождя и бездушных прохожих...
Мария, завтрашний день будет намного лучше:
Он будет пульсировать в венах под тонкой кожей.
И ступа ступеней отзовётся гулко в этом пульсе,
И пятен не будет на солнце, но будут на небе,
Которое исполнено по всем законам искусства.
И как тут поверить в то, что ты не Небыль?
Привычность
Я становился привычен, как утренний кофе,
Как гулкое уханье лифта, везущего на работу,
Как врач, для которого и витамины, и морфий —
Всего лишь лекарства. Я вышел на автопилоте
Из дома, увидев свое отраженье в витрине напротив
Подъезда и гору, похожую чем–то неназванным на Голгофу.
Я шёл повторяемой фразой навязчивой песни,
в которой другие слова почему–то забыты.
Автобусный призрак катился со мной бестелесным,
