А что я — не скрывать же! — хохлушка —
так я этим безмерно горжусь.
Не ношу вышиванки и плахты,
но увидев меня, всякий «ах ты!»
вскрикнет, глазом по торсу скользя:
и изогнуты бёдра, как лира,
и за пазухой вложено щиро,
так что не заглядеться нельзя!
Я пою «цвитэ тэрэн» прекрасно,
юмор уманский (своеобразный)
приправляет тщету здешних щей.
А любить — так что дым коромыслом!
А работать — так с толком и смыслом,
чтоб трещали зажимы хрящей!
Разделила граница нас с мамой:
связь по скайпу, звонки, телеграммы
заменили свиданий живьё.
Но уж если домой вырываюсь —
милой мовой своей упиваюсь,
аж пьянею от звуков её…
И в Москве духовитейшим салом
украинским пропахли вокзалы,
рынки, стройки, бордели, ворки.
Только что-то не очень стремятся
на Москве украинцы брататься.
Друг пред другом молчат земляки.
Видно, в каждом — своя Украина...
Мне, конечно же, не всё едино:
не хочу, чтоб бугристый урод
(или кто там подходит вдогоны)
сфасовал её землю в вагоны,
И отправил Америке в рот!
Я молюсь: сохрани её, Боже,
и меня, её часточку, тоже.
Хай живэм, Батькивщына та я!
Мир в умы, на столешницы — хлеба
ниспошли, Милостивое Небо,
нам в нелёгкие дни бытия.
И отсюда, из русской столицы,
Вспоминая любимые лица,
(в сердце — светлая боль, в горле ком),
Припадаю к иконам, как птица:
Да укрыет родную землицу
Божья Матерь Цветастым Платком!
* * *
Поэт живёт. В окно с утра глядит,
молчит, стихи читает, ставит чайник…
А он давно, давно уже убит
под Иловайском пулей неслучайной.
Бесплотен он, ему не постареть,
в глазах — бензин безумия сияет…
Он уезжал туда, чтоб умереть.
И умер. Но живёт. Вот так бывает.
Душа его осталась на войне,
где ясно всё: дорога от порога,
а сердце — женщине, а жизнь — родной стране,
честь — никому, а душу — только Богу.
Вернулся он в наш вроде мирный мир,
а тут лютей война чем в Диком Поле.
Здесь каждый третий друг твой — дезертир,
брат брата продаёт в ярмо неволи.
Ты думал: верная подруга — предала.
Ты думал: государство не оставит,
а у него таких нас — несть числа,
оно ещё догонит и добавит.
И что ни день — то свист подлейших слов,
и что ни час — то нож летит из мрака…
Слетает позолота с куполов,
когда бесовский полк идёт в атаку.
Но в чьём обличье вновь ни грянет смерть —
одесской девки или ушлого кавказца,
не поколеблется твоей защиты твердь.
Тебя, Поэт, убить им не удастся.
* * *
Как будто мы вошли в библейскую главу,
где звон мечей и стон, по слову Самуила,
дрожит покров земли, подъемлет булаву
вождь филистимлян — он был назван в честь светила:
